Кризис, в котором оказалось наше общество, представляется, по крайней мере, нам — людям, вовлеченным в события, беспрецедентным по глубине и всеохватности своих проявлений. Чувство, граничащее с безысходностью, заставляет нас вглядываться в туман будущего в попытках разглядеть некие конструкции, на которые мог бы опереться оптимизм — этот живущий в каждом из нас враг смерти. На первый взгляд, дела, в стратегическом смысле, обстоят не так уж и безнадежно. Ведь мы видим перед собой великую Западную цивилизацию — мир, который уже преодолел в своем развитии самые острые из безобразящих жизнь противоречий, мир, который многим из нас кажется раем, и чертежи которого ни от кого не таятся. Казалось бы, ничто не мешает нам воспользоваться этими чертежами и тоже построить у себя “цивилизованное” общество.

Примерно так рассуждали те “демократы-романтики”, что возглавили буржуазную контрреволюцию, катастрофические результаты которой мы все сейчас видим. Итог десятилетних усилий в этом направлении можно выразить одним словом — не привилось… Абсолютно необходимым условием функционирования буржуазной демократии является наличие в социуме так называемого гражданского общественного сознания, для возникновения которого, как минимум, требуется наличие достаточно развитого индивидуалистического самоощущения. За прошедшее десятилетие, однако, в российском обществе не возникло никакого движения в этом направлении. Мы можем с уверенностью сказать, что народ России не принял как свои те законы, по которым живет Западное общество. Можно рисовать себе разное будущее России — от абсолютного тоталитаризма до неограниченной власти преступных кланов, ясно лишь одно — мы можем выбирать только из числа тех общественных форм, которые не требуют для своего существования гражданского общества.

В чем же здесь дело? Почему русские в отличие от, например, западных славян или прибалтов не принимают в свои души тех основ общественного поведения, на которых зиждется буржуазная демократия? Ответ на этот вопрос не может быть простым, поскольку он лежит вне сферы тех категорий, которыми оперирует аналитическая часть нашего сознания. Очень смутно этот ответ выражается словами “загадочная русская душа” или не менее загадочным понятием “Русской идеи”. Для холодного “западного” мышления наших демократов все понятия такого рода являются фикциями, поскольку они не укладываются в те логически четкие и, в определенном смысле, примитивные категории, которыми они только и могут манипулировать.

В своих размышлениях демократы-западники всегда исходят из того “антирасистского” представления, что все народы, в общем-то, одинаковы, и что путем целенаправленного воспитания любой нации можно навязать любое мировоззрение. При этом в расчет, конечно, не принимается та метафизическая категория, которая называется “душой народа”. Эта народная душа, как и все божественное, находится вне сознания, но она как бы освещает наше сознание, преобразуя его содержание в национальное. Любая пропаганда является слишком слабым средством для того, чтобы убить народ, вложив в него другую душу. Важнейшим параметром, фундаментальным образом отличающим разные народы друг от друга, является степень их пассионарности.

Категория пассионарности открыта нашим великим этнологом-космистом и историком Л. Гумилёвым. По своей глубинной природе пассионарность настолько близка к категории либидо, введенной Фрейдом, что ее можно определить как общественную форму человеческого либидо. Люди, в общем-то, всегда знали, что разные народы отличаются друг от друга национальным темпераментом и своей жизненной энергией, т. е., говоря языком Гумилева, своей пассионарностью. Невообразимая глубина открытия Гумилева заключается, однако, в том, что эволюцию народов можно, как оказалось, в значительной степени рассматривать как эволюцию их пассионарности.

Опираясь на идеи Л. Гумилева, основной цикл этногенеза, связанный с рождением, жизнью и смертью того или иного народа, можно описать следующим образом. Все начинается с того, что, начиная с некоторого момента, по причинам, если сказать честно, совершенно непонятным с материалистической точки зрения, у людей, живущих в некотором традиционном обществе, из темных глубин подсознательного к поверхности начинает подниматься некая насыщенная энтропией струя. Начальный период этого процесса ускользает, как правило, от внимания историков. Это связано с тем, что эта фаза этногенеза происходит, в основном, в духовной сфере: в обществе нарастает недовольство существующим порядком вещей, люди начинают задумываться о смысле и целях своей жизни. Это золотое время для разного рода революционных мыслителей и пророков-утопистов. Можно допустить, что этот этап характеризуется распространением в кризисующем обществе мистицизма. Поскольку эта фаза этногенеза слабо освещена историческими документами, Гумилев назвал ее латентной. Можно, однако, исходя из внутреннего смысла этого этапа этногенеза, назвать его и мистическим.

Латентная фаза эгногенетического процесса заканчивается консолидацией общества на новой идеологической основе, победившей на ярмарке идей мистического этапа этногенеза. Именно это обстоятельство является совершенно необходимым условием того, чтобы пассионарная энергия свободно вливалась в сознание людей. Без этого условия пассионарный взрыв может привести только к кровавой анархической смуте, уничтожающий еще, по сути, не родившийся народ. Этап, следующий за духовной консолидацией общества, можно назвать религиозным — это время суровых, воинов-аскетов, отдающих свои жизни служению идее, претворению утопии в реальность. Спаянные идеологической дисциплиной их отряды несут светоч знания или… ярмо рабства всем народам, находящимся на других стадиях этногенезе. Остановиться экспансия может, только натолкнувшись на столь же геройствующий народ.

Собранная в единый идеологический вектор пассионарность выносит общество в окрестности нового эволюционного оптимума. При этом, с одной стороны, в сознании людей образуются новые морально-этические нормы, необходимые для существования в этом оптимуме, а, с другой, сознание людей, отрываясь от сформированных в подсознании конструкций, начинает освобождаться для творческой деятельности в рамках твердо усвоенных догматов, конечно. Оставшаяся нерастраченной пассионарность направляется теперь на решение более частных проблем, встающих перед молодым обществом, все более тщательно вписывающемся в открывшуюся эволюционную нишу.

По мере исчерпания потенции, заложенной в пассионарном взрыве, приходит зрелая мудрость цивилизации. Внешняя экспансия естественным образом угасает, внутренние классовые противоречия как-то сходятся во взаимно приемлемом компромиссе. Общество больше не ставит перед собой великих задач, кругозор людей постепенно сужается, на сцене жизни место героя все больше занимает обыватель. Коллективистское сознание теряет свою власть над людьми, и на первое место выходит индивидуалистическое мироощущение. Это меняет всю картину жизни, сам ее аромат. Расцветают ремесла, искусство меняет свои торжественные идеологические формы на гораздо более интимные, обращенные к отдельному человеку, идеология как регулятор общественной жизни все более уступает место своей светской производной – бездуховному праву. Этот этап жизни общества можно назвать атеистическим. Это, конечно, не означает, что люди перестают поклоняться своим богам — внешний признак не самый важный. Важно то, что боги перестают общаться с людьми, как они это делали в героическую эпоху — они уходят слишком глубоко в подсознание и, представляется, навсегда.

Излагаемый взгляд на историю является по необходимости очень схематичным. В каждом конкретном случае жизнь рисует такие узоры, что канву не всегда легко рассмотреть. С гораздо большим знанием дела это осуществлено в трудах Л. Гумилева. Радикализм предлагаемого взгляда на историю максимально глубок (по крайней мере, так он должен восприниматься людьми, чье сознание сформировалось в условиях узко понимаемого материализма советской эпохи). По сути, читателю без всякой двусмысленности предлагается принять идеалистическую картину мира. Движущей силой истории объявляется не развитие средств производства, а чреда событий в духовной сфере, в той бездне, каковой является наше бессознательное. Если хотите, то в знаменитой фразе “бытие определяет сознание” подлежащим нужно считать последнее слово. Что же касается прогресса материальной культуры, то он является лишь одним из проявлений пассионарности общества, и его достижения легко, как эстафетная палочка, передаются от финиширующей цивилизации стартующей.

Следующий за атеистическим этап цивилизации можно, чисто условно, назвать нирваническим. На самом деле в истории трудно найти примеры естественного умирания той или иной цивилизации. Как бы высоки ни были ее достижения, на пороге своей старости она неизбежно погибает под ударами молодых, более агрессивных народов. Причина этого ясна: человеческая жизнь начинает цениться слишком высоко, чтобы люди могли геройствовать на полях сражений. Этнографы могут привести примеры образа жизни малых изолированных народов, переживших свою историю. С точки зрения европейцев, характерными чертами представителей этой стадии этногенеза является апатия и равнодушие к жизни. В этих обществах полностью, отсутствуют внутренние стимулы эволюции, поэтому время для них как бы остановилось. Жизнь таких народов теснейшим образом связана с жизнью окружающей природной среды, и они, если и могут развиваться, то только вместе с ней, как составляющие единого этнобиоценоза. Как не интересны эти примеры, они слишком специфичны, чтобы можно было более или менее отчетливо нарисовать гипотетическую картину умирания по естественным причинам цивилизации, сравнимой по своему величию, скажем, с Римской империей. Мы можем лишь как-то проэкстраполировать явления, наблюдаемые в стареющих обществах.

Классовая борьба в таких обществах стихает: на смену классам приходят касты-сословия. Таких каст, по большому счету, образуется три. Это, например, патриции, говоря по-современному, — владельцы крупного капитала, всадники — современный средний класс и плебс — низы общества, часто формирующиеся за счет иностранной рабочей силы: так было в Риме, в Индии, так происходит и в большинстве современных развитых государств. Поскольку стареющие общества уже решили в основном свои эволюционные задачи, невостребованная повышенная пассионарность части мужского населения безопасно для обывателей растрачивается, например, на трибунах стадионов, где происходят такие азартные и часто жестокие зрелища, как футбол, коррида или гладиаторские бои. Мужской дух, обеспечивающий обществу поиск новых путей его развития, постепенно выветривается, нарастают тенденции феминизации мужчин и маскулинизации женщин. Женщины, если не де-факто, то де-юре, начинают играть все большую роль в общественной жизни, ибо их мышление направлено, прежде всего, на стабилизацию и гармонизацию окружающего мира. В таких обществах часто легализуется однополая любовь. Большим успокоителем для внутренней жизни стареющих обществ является распространение философско-религиозных взглядов, проповедующих равнодушие к жизни, т. е. таких, как буддизм или античный стоицизм. При утрате обществом целей своего существования в душах людей все громче звучат слова Екклизиаста: “Все суета, суета сует и томление духа”. Реалии общественной жизни современной Западной цивилизации, как легко увидеть, обнаруживают все признаки старческой усталости.

Таким образом, согласно нарисованной картине, эволюция человечества представляется не как плавное восхождение от низшего к высшему, но как некоторая последовательность скачков от очень крупных, решающих стратегические задачи эволюции, вплоть до самых мелких, связанных с преодолением незначительных эволюционных препятствий частного характера. Если рассматривать явления с некоторой высоты, то квантового характера эволюции можно и не заметить, особенно не ее тактическом фланге. При этом эволюция представляется как некий плавный процесс, соответствующий дарвиновскому градуализму. Будучи этнографом, Л. Гумилев в своих трудах (прежде всего в своей книге “Этногенез и биосфера Земли”) рассматривает, в основном, ту глобальную последовательность эволюционных событий, которая связана с рождением, жизнью и смертью народов и цивилизаций. Однако, та же, в принципе, последовательность событий наблюдается и при возникновении менее общих эволюционных новаций. Например, Российская, иначе говоря, Евразийская цивилизация примерно за семьдесят лет ХХ века прошла частный эволюционный цикл, отмеченный границами революционного угара, с одной стороны, и прострацией эпохи застоя, с другой.

С очень давних пор эволюция человечества идет по пути увеличения масштабов этногенетического процесса. Объектами эволюции делаются все более крупные образования: этносы, суперэтносы, цивилизации… Грандиозные события ХХ века — две мировые войны, общемировое противостояние двух общественно-экономических систем — показывают, как далеко зашел этот процесс. Создается впечатление, что человечество постепенно приближается к финалу великого явления, которое собственно и создало его и имя которому — этногенез. Дело в том, что необходимым условием эволюции является наличие большого числа участников этого процесса и их разнообразие, так сказать мозаичность объекта эволюции. В финальной сцене великого спектакля осталось, однако, вполне обозримое число персонажей, так что, пусть смутно, но, тем не менее, достаточно разумно уже можно строить предположения о замысле Демиурга.

Основным стволом эволюции человеческого общества сейчас представляется то направление, которое мы еще недавно называли миром капитализма, а теперь, отдавая дань месту его зарождения, чаще называем Западной цивилизацией. При всей неоднородности этого мира обобщенно его положение в эволюционном цикле можно обозначить как быстро проходящую зрелость. Основой основ современной Западной цивилизации является закостеневшая в праве, т. е. вышедшая за пределы моральных оценок, идеология священности частной собственности. Торжество этого принципа с необходимостью ведет к расслоению общества на классы, занимающие в производственном процессе разные положения, с последующим их превращением в сословия-касты, отношения между которыми утрачивают свою изначальную антагонистичность. Опыт истории показывает, что как бы сильны ни были классовые противоречия, рано или поздно они сходятся в приемлемом для всех компромиссе.

Самой старой частью, так сказать прародиной современной Западной цивилизации является север Западной Европы. Наблюдая западноевропейское общество после эпохи Реформации, можно увидеть, что, прежде всего, там начинает терять свою власть идеология как проявление коллективистского сознания. В этом, собственно, и состоит суть протестантизма: каждый человек должен поклоняться своему личному богу. Ослабление до определенного уровня духовных уз, связывающих людей, нельзя считать отрицательным явлением, поскольку только так может раскрыться индивидуальность каждого человека. На этом этапе развития Западной цивилизации расцветают искусства, не обязанные более следовать идеологическим штампам. В полной мере получают развитие такие формы индивидуальной деятельности как научное творчество и изобретательство. В обществе развивается терпимость к инакомыслию; постепенно стираются национальные различия в психологии народов, составляющих Западную цивилизацию. Общество перестает вглядываться в будущее, сосредоточившись на своем прошлом, развивается психология, которая может быть названа традиционализмом, т. е. люди все больше начинают жить по привычке…

В настоящее время, однако, Западная Европа далеко еще не утратила способности реагировать на экономическую экспансию более динамичных членов мирового экономического сообщества, но, безусловно, в рамках, не допускающих особого насилия над установившимся классовым согласием. Полюсом, дающим мощные стимулы для развития культуры и экономики Западной Европы и всего мира, являются США. Их активность зиждется на том, что они издавна являются стоком пассионарных личностей со всего мира. Повышенная пассионарность населения этой сверхдержавы ведет к таким разным по значимости социальным явлениям, как очень высокая преступность, распространение психологии потребительства, развитие в искусстве направлений, утрирующих агрессивные черты человеческой натуры, очень высокий уровень науки, выливающийся в распространение специфической идеологии сциентизма. Нельзя не упомянуть об относительно высокой патриотичности американцев, что находит свое выражение в стремлении распространять американский образ жизни по всему свету. Вместе с тем, можно уже заметить черты усталости Америки от ее ковбойства. Большим успокоением для нее, как и для всей Западной цивилизации, должно явиться падение такого врага, как наша “Империя Зла”.

Согласно Гумилеву основным механизмом, при помощи которого народы растрачивали свою избыточную пассионарность на протяжении всей истории человечества, служили войны, уничтожавшие, прежде всего, наиболее пассионарную часть населения. В настоящее время, однако, крупномасштабные войны, могущие заметно изменить пассионарность участвующих в них народов, сделались невозможными — слишком велика разрушительная мощь современного оружия. Кроме того, это оружие “плохо отличает” героя-пассионария от обывателя. Общая тенденция к понижению пассионарности этносов находит, тем не менее, другие пути своей реализации. Таковым, например, является неудержимый рост потребления наиболее ядовитых наркотиков — наркомания выкашивает, прежде всего, наиболее пассионарную часть населения. Существование метафизического врага в образе Мирового коммунизма придавало смысл жизни многим пассионарным американцам. Можно ожидать, что теперь, после уничтожения этого резервуара пассионарности его содержимое выльется в более примитивные антисоциальные формы. Так или иначе, но Америку ждут непростые времена, если, конечно, она не сумеет обрести какого-то нового смысла своего существования, превращающего энергию разрушения в энергию созидания.

В общем, можно сказать, что Западная цивилизация решила, в основном, все те задачи, которые поставило перед ней Провидение. Эволюционный зов, создавший эту цивилизацию, звучит в душах людей все тише и тише. Время титанов мысли для Западного мира ушло безвозвратно, поскольку душа западного обывателя не ищет смысла жизни более глубокого, чем поддержание в биологическом комфорте своего тела. Создается впечатление, что западное общества пришло к месту своего назначения и теперь просто укладывается поудобнее, чтобы замереть навеки. Пора передавать эстафету…

* * * *

Наша, Евразийская цивилизация, в отличие от Западной, является молодой, восходящей. Важнейшими изохронными событиями в истории этих двух цивилизаций, согласно Гумилеву, являются, с одной стороны, возникновение Священной Римской империи, созданной Карлом Великим, а с другой, освобождение Руси от татаро-монгольского ига, отстоящее от первой даты примерно на пятьсот лет. У колыбели нашей цивилизации стояли такие великие пассионарии, как Сергий Радонежский и Дмитрий Донской. Только после исторической победы на Куликовом поле москвичи, владимирцы, суздальцы и другие русские осознали себя единым народом. Эта возрастная разница является определяющей в характере этих двух цивилизаций. Мы, русские, как и положено молодости, в своем поведении мало полагаемся на рассудок, больше следуя велениям своего сердца, отдавая предпочтение интуиции. С точки зрения западного человека наша “интуитивность” граничит с паранойей, тогда как бесплодная старческая рассудочность типичных представителей Западной цивилизации представляется нам “вяло текущей шизофренией”. Мы, русские ради высокой идеи способны на любой подвиг, однако, нам плохо удается неодухотворенный, монотонный труд, являющийся, в конечном счете, основой материального благополучия. Легко понять, что именно эти черты евразийского менталитета являются совершенно необходимыми для представителей той цивилизации, что готовится взять на себя роль лидера, ведущего человечество к новым высотам.

Одним из важнейших открытий Гумилева является то, что фундаментальный процесс уменьшения пассионарности, создавшей тот или иной этнос, часто, если не всегда, сопровождается катастрофическими явлениями, которые Гумилев назвал фазами пассионарного надлома. Метафизическая природа таких катастроф достаточно ясна: различные классы и слои общества теряют свою пассионарность с различной скоростью. При становлении классового общества господствующее положение в нем занимают те люди, которые в полной мере проявили свою пассионарность. При этом пассионарность общественного большинства остается или вынужденно принимает, подобно потенциальной энергии, латентный, скрытый характер: только так и может существовать классовое государство. С течением времени “кинетическая” пассионарность высших классов оказывается растраченной, тогда как латентная пассионарность нижних, лежащая до поры до времени под спудом, остается в целости и сохранности.

Таким образом в обществе создаются условия для возникновения катастрофических явлений. Вскипание же общества происходит тогда, когда скрытая пассионарность нижних классов прорывается наружу вдоль русла, приготовленного для нее идеей общественного преобразования. Используя слова Ленина, можно сказать, что импотентные верхи не могут, а озаренные идеей низы не хотят жить по-старому. После революционного рывка в обществе вновь происходит классовая стратификация, но уже в новых общественно-политических условиях. Такого рода надломы могут происходить в обществе неоднократно, кончается же все тем, что интегральная пассионарность, имевшаяся в социуме, оказывается так глубоко погребенной в подсознании его членов, что ее оттуда и не достать. В этих условиях классовый антагонизм исчезает, и общество переходит в гармоничное сословно-кастовое состояние. Ни одна из известных нам цивилизаций не достигала логического конца общественного развития — создания бесклассового общества.

Тот великий каскад эволюционных толчков, который, в конечном счете, преобразовал Западную цивилизацию из ее феодального состояния в современное буржуазное был начат эпохой Реформации. Создание буржуазной формации потребовало от западного суперэтноса всей имевшейся в нем пассионарности, так что в обозримом будущем от Западной цивилизации не приходится ожидать ничего “интересного”. Что же касается нашей, Евразийской цивилизации, то явления изохронные западной Реформации начались в ней лишь в начале ХХ века.

Находящаяся в латентном состоянии пассионарность, требуя своего выхода на поверхность, уже на бессознательном уровне мышления пытается обрести некое смутное идеологическое оформление. Русскому народу, например, издавна присуща мечта о некотором идеальном общественном устройстве всеобщей справедливости, которое наши мистики называли Святой Русью. На бессознательном уровне мы, русские всегда чувствовали мессианское предназначение нашей цивилизации, ощущали уверенность, что именно из России прольется свет, преобразующий весь Мир. Это мессианское самоощущение наделяет русских тем интернационализмом, который и позволил им возглавить процесс консолидации народов, живших на территории России, в единый суперэтнос.

Когда к началу ХХ века в России стало чувствоваться приближение фазы пассионарного надлома, ее общественный организм “выделил” из себя в качестве некоторого мыслительного органа, так сказать “мозга нации”, разночинную прослойку революционной интеллигенции, задача которой состояла в том, чтобы более детально сформулировать Русскую идею, проложить русло пассионарному выбросу. В конце концов, крайне радикальная часть интеллигенции сумела убедить наш народ в том, что именно Коммунистическая идея и является Русской идеей. Вдохновленный этой идеей наш народ, принеся на ее алтарь бесчисленные жертвы, сумел в кратчайшие сроки превратить некогда отсталую Россию в передовую державу в культурном и экономическом отношении, вопреки всякой логике победить своих врагов на фронтах гражданской и Отечественной войн.

Вместе с тем, не замедлили проявить себя и глубокие дефекты, заложенные в самое основание Советского государства. Прежде всего, в силу отсталости России, в ней принципиально не могла быть утверждена та предельно демократическая форма государственной власти, которую К. Маркс называл диктатурой пролетариата, а невнятные “интеллигенты-почвенники” — “соборностью”. Власть в новом государстве с необходимостью приняла форму диктатуры революционеров. С другой стороны, сама Коммунистическая идея очень быстро превратилась в неприкасаемую догму, фактически запрещавшую рассматривать коммунизм как реальную цель общественного развития.

К началу шестидесятых годов правящая элита уже в значительной степени утратила свою пассионарность, превратившись в класс бюрократической номенклатуры. Концентрации субпассионариев на верхних этажах общества способствовала сама система их заселения, основанная на лести, интригах, блате. Таким образом, начиная с эпохи застоя, начали вызревать предпосылки для новой революционной конвульсии. Соответственно этому в лице диссидентов-шестидесятников стала зарождаться и новая революционная интеллигенция. В таком ходе эволюционного развития нет ничего удивительного: Реформация не является одноактной драмой. В последнем десятилетии ХХ века процесс более или менее постепенного вызревания революционной ситуации украсился известным из истории России мотивом: правящая элита, чувствуя исторически неизбежный крах своей власти, отваживается на реформирование общественно-политических отношений в стране. Будучи субпассионарной, т. е. одновременно и весьма рассудительной и эмоционально тупой, совершенно лишенной интуитивного понимания своего народа, властвующая элита неизменно берет в качестве образца для своих реформ общественно-политические порядки, свойственные Западной цивилизации. Чувствуя себя достаточно удобно в одеждах класса, являющегося на Западе правящим, она совершенно не задумывается над тем, примет ли ее народ на себя бездуховную роль западного обывателя, продаст ли он за чечевичную похлебку потребительского общества свое святое первородство.

Ситуация, сложившаяся в нашей стране в последние годы, очень напоминает ту, которую Гумилев назвал этнической химерой и подробно разобрал смысл этого образования на примере древнего Хазарского каганата. Отличие нашей химеры от классической состоит лишь в масштабах: наша образована на суперэтническом, цивилизационном уровне. Тем не менее, наша буржуазная элита столь далека от народа, что он отделил ее от себя, наделив ее этническим по своему смыслу термином — новые русские. Химеричность ситуации заключается в том, что управляющая народом элита (говоря классически, класс буржуазии) является, по сути, филиалом Западной цивилизации, внедренной в тело цивилизации Евразийской. Западная цивилизация, в ее современном состоянии, не может существовать без того, чтобы не входящие в ее “золотой миллиард” народы не обеспечивали его благосостояния, находясь на грани выживания. Именно такая участь и ожидает Россию. Если Россия и впредь будет следовать навязанным ей правилам игры, то объективные законы экономики и международного разделения труда с необходимостью увековечат ее в качестве сырьевого придатка Западной цивилизации. По своей ли воле, бессознательно ли, но наша элита весьма плодотворно трудится в этом направлении. Можно быть уверенным, что, в конечном счете, этот сценарий не пройдет. Евразийская цивилизация является молодой и полной сил, и ей самой историей предназначено не прозябать на задворках Западной цивилизации, но стоять во главе человечества. Произойдет же это не благодаря экономическим законам буржуазного мира, но вопреки им: это сделают куда более глобальные законы этногенеза. Для того чтобы занять подобающее ему место в истории человечества, наш народ должен совершить великий трудовой подвиг. Ничто не сможет вдохновить его на это кроме идеи, открывающей шлюзы для дремлющей в нашем народе пассионарности.

Предлагаемая читателю книга представляет собой попытку увидеть будущее Евразийской цивилизации. Является ли открывшееся мне содержание Русской идеи пророчеством — судить истории.