Изложенная в предыдущем разделе информационная трактовка квантовой механики является безукоризненной с точки зрения логики. Однако, ее очень трудно принять современному ученому-физику. Дело в том, что она с необходимостью приводит к существованию объектов-монад, которые являются источниками информации и дезинформации. Физику очень трудно поверить, что сущность классических приборов, являющихся совершенно необходимыми для функционирования квантовой механики, не может выть описана известными ему уравнениями. В связи с этим необходимо или экспериментальное подтверждение существования особой материи, из которой сделаны монады, или построение настолько безупречной в физико-математическом смысле теории, что сделала бы для него существование параматерии естественным. Построение такой теории тождественно созданию Единой теории поля. Как бы невероятно это ни звучало, эта теория, вернее ее основополагающие принципы, в настоящее время созданы и доводятся до сведения читателей именно в этом разделе настоящей книги. Кроме того, показано, что и в экспериментальном изучении монад кое-что уже сделано.

В настоящее время физики под теорией единого поля понимают некую теорию, позволяющую объединить в едином формализме электромагнитные, сильные и слабые взаимодействия. Как представляется, физическая наука близка к этому свершению. Однако эту теорию очень трудно назвать Единой с заглавной буквы, поскольку от нее ни кто не ждет ответа на многие естественные вопросы, она, например, не указывает, каким образом можно было бы вычислить массу электрона, поскольку ее формализм приводит к бесконечному значению этой массы. Так как изменить формализм квантовой теории поля не представляется возможным, можно попытаться отправить все эти противоречия в некую абстракцию, называемую “голой частицей”, но тогда возникает вопрос, какова же физическая природа этой самой абстракции. Можно было бы как-то связать сущность этих частиц с гравитационным взаимодействием, поскольку это единственное из известных нам взаимодействий, не охватываемое единой теорией поля. Нам эта идея была бы близка по той причине, что возбуждения гравитационного поля представляют собой, по сути, искривление пространства-времени, т. е. представляют собой континуальные образования. Как мы помним, континуальность монад является необходимым условием для их успешной работы в качестве источников информации. Однако, большинство физиков не испытывает на этот счет особого энтузиазма.

Другого мнения по этому вопросу придерживался, по-видимому, Эйнштейн — об этом говорит его знаменитый лозунг: “Все из геометрии!”. Сам Эйнштейн, насколько мне известно, о своих конкретных мыслях по этому поводу не высказывался, но мы можем составить о них представление, исходя из содержания работ Дж. Уиллера — его единственного ученика. В своих работах Уиллер изучал явление многосвязанности пространства-времени. Вы можете как-то понять, о чем идет речь, если представите себе некую поверхность в виде плоскости, в одном месте искривленную так, что получается что-то вроде дверной ручки. Мысль, привлекавшая Уиллера к подобной работе, заключается в том, что места прикрепления ручки к поверхности можно, в некотором смысле, рассматривать как частицу и античастицу. Можно представить себе также пространство, оснащенное любым количеством такого рода ручек, так сказать, “вспененное” пространство-время. Считая такое образование простым состоянием пространства-времени, мы можем представить себе сложное состояние пространства-времени как суперпозицию бесконечного числа таких простых состояний. Все это могло бы дать хороший образ того, что физики называют физическим вакуумом.

Неадекватность вакуума Уиллера реальному физическому вакууму заключается в том, что он не содержит ничего, что можно было бы назвать, скажем, электромагнитным взаимодействием. С другой стороны, если представить себе математический аппарат, подходящий для реализации идей Уиллера, то он мог бы очень походить на тот, что используется в теории случайных процессов: исходным, элементарным объектом здесь должны быть не функции, как в формализме квантовой механики, но функционалы. Это очень хорошо соответствовало бы тому, что элементарными объектами квантовой теории поля являются разного рода операторы. Теория Уиллера, в лучшем случае, является лишь квантовой теорией гравитации. Ее частицы и античастицы представляют собой ни что иное, как черные и гипотетические “белые” дыры, интересные, в практическом смысле, лишь для пилотов межзвездных кораблей.

Теорию гравитации Эйнштейна уже можно рассматривать как некоторую Единую теорию поля. В отличие от, например, классической электродинамики она является наукой самодостаточной. Она описывает Мир как результат деформации четырехмерного континуума, и результатом этой деформации являются, в частности, сами гравитационные “заряды”, т. е. черные дыры. Все движения в этом мире описываются уравнениями Эйнштейна без помощи какой-либо посторонней по отношению к этой теории “механики”. В этом смысле она разительно отличается от электродинамики Максвелла, в которую для ее соответствия реальности искусственно вводятся электрические заряды, для описания движения которых кроме собственно электродинамики привлекается и классическая физика. Однако, мир Эйнштейна не содержит ничего кроме гравитации, ничто его не освещает, поэтому его теорию можно считать лишь первым приближением к теории Единого поля.

В связи со сказанным очень трудно переоценить открытие того, что электромагнитное поле является-таки результатом деформации пространства-времени! Иначе говоря, по отношению к электромагнитному полю призыв Эйнштейна на сегодняшний день можно считать реализованным. Более подробно вы можете прочитать об этом в короткой статье, помещенной в “Ученом приложении” к этому трактату, а здесь я, по возможности просто, изложу, в чем ее суть.

Для того чтобы деформация четырехмерного пространства-времени приводила не только к возникновению сил инерции и тяготения, но и электромагнитного поля, мы должны считать, что пространство-время является пространством неархимедовым, т е. расстояния в нем не удовлетворяют аксиоме Архимеда. Эта аксиома, в самом простом ее виде, утверждает, что, если имеются два отрезка произвольной длины, то меньший из них можно отложить на большем такое конечное число раз, что совокупная длина получающегося отрезка превзойдет длину большего из данных первоначально отрезков. Таким образом, невыполнение аксиомы Архимеда означает существование отрезков, длина которых выражается бесконечномалыми и бесконечнобольшими числами.

С относительно недавних пор интерес к неархимедовым континуумам усилился в связи с тем, что математический анализ, построенный на таких множествах, выглядит гораздо естественнее, чем классический анализ Коши-Ньютона. Это происходит из-за того, что понятие дифференциала имеет в таком анализе вполне ясный смысл. Такой матанализ называется сейчас нестандартным. Уже немецкий математик Лейбниц, современник Ньютона, предложил “нестандартную” трактовку математического анализа. Однако долгое время такой подход к матанализу считался нестрогим, так сказать, житейским — удовлетворяющим же требованиям математической строгости объявлялся лишь подход Ньютона, в котором производная определялась как предел конечных отношений. Согласно шутливому определению польского писателя и философа С. Лема всех гениев, подобно звездам на небе, можно разбить на три класса. К гениям третьей величины относятся те из них, которые считались гениями при их жизни, но потом время лишило их этого звания. Гении второй величины — это те, кто при их жизни таковыми не считались, и получили статус гения только посмертно. И, наконец, гении первой величины — это те люди, которые носили это звание при жизни и носят его до сих пор. Таким образом, открытие нестандартного анализа переводит Лейбница из третьего звездного класса сразу в первый.

Понимание пространства-времени как неархимедова континуума позволяет четко различать два вида его деформаций. Во-первых, это обычные, грубые деформации, которые можно называть брутальными, что иностранцам не нужно переводить. Грубые деформации пространства-времени — это те, которые рассматриваются общей теорией относительности. Во-вторых, это — бесконечномалые или тонкие или деликатные деформации, которые отвечают за наличие или отсутствие электромагнитного поля. Если вблизи какой-либо точки в пространстве наличествует магнитное поле, то это означает, что окрестность этой точки поворачивается на “деликатный”, т. е. бесконечномалый угол вокруг направления магнитного поля. Присутствие же электрического поля означает, что окрестность этой точки движется вдоль направления, указываемого вектором электрического поля, с деликатной скоростью (при использовании слова “деликатный” в только что возникшем смысле как-то сама собой возникла терминология, называющая стандартные числа брутальными, а бесконечномалые — деликатными; для полноты картины бесконечнобольшие числа следует назвать, скажем, колоссальными).

Таким образом, мы видим, что электромагнитное поле является результатом специфической деформации пространства-времени. В связи с этим естественно назвать пространство-время Эфиром, ибо именно таковой считалась роль Эфира в построениях создателей электродинамики. Специфичность деформации Эфира, приводящей к возникновению электромагнитного поля, заключается еще и в том, что, как видно из приведенной геометрической интерпретации этого поля, соответствующая деформация не изменяет объема окрестностей точек. Можно сказать, пользуясь старой терминологией, что электромагнитное поле описывает деликатно несжимаемый Эфир.

От такого искусственного, с математической точки зрения, ограничения свойств Эфира не очень сложно, однако, избавиться. Этому посвящена вторая из статей, входящих в Приложение. Такое обобщение свойств физического Эфира можно сделать очень естественно и красиво, если рассматривать совокупность электрического и магнитного полей, как некоторую векторную функцию эфирного переменного. Красота этого подхода заключается в том, что уравнения Максвелла теперь можно рассматривать как условие аналитичности таких функций, вполне аналогично тому, как условия Коши-Римана определяют аналитичность функций комплексного переменного.

Введение в круг допустимых деформаций таких, которые деликатно изменяют четырехмерные объемы окрестностей точек Эфира, внешне не изменяет вида уравнений Максвелла, однако, радикально меняет их смысл. Теперь электрические заряды и токи не являются уже чем-то искусственно введенным в эти уравнения, но они сами являются решениями этих уравнений. Вместе с тем, возникающие таким образом электрические заряды отличаются от того, как мы себе их представляем. Дело в том, что эти заряды могут двигаться только со скоростью света. Можно сказать, что обобщенно понимаемые уравнения Максвелла имеют решения в виде зарядовых волн.

Можно, однако, показать, что энергия и импульс этих зарядовых волн таковы, что мы должны считать эти волны тяжелыми, т. е. что их движение связано с переносом массы. Отсюда сразу делается понятным, что уравнения Максвелла не могут сами по себе адекватно описывать эти зарядовые волны, поскольку они не содержат ничего, что можно было бы считать некоторой “механикой масс”. Выход из этой ситуации напрашивается сам собой. Мы должны ввести в уравнения Эйнштейна тензор энергии-импульса, соответствующий не просто уравнениям Максвелла, но их обобщенному смыслу. Это, собственно, и сделано в работе, на которую я ссылался выше. Можно сказать, что в этой работе получено уравнение, описывающее второе приближение к теории Единого поля.

Скептически настроенный читатель вправе спросить, почему это автор в таком важном, по-видимому, вопросе ссылается не на какой-нибудь авторитетный научный журнал, а на приложение к своему же трактату. Это сделано мной не только для удобства читателя. Дело в том, что все мои попытки, опубликовать результаты проделанной работы, не очень, впрочем, настойчивые, окончились неудачей. Я связываю это с вполне объяснимым человеческим фактором. Рецензент, получая работу с фантастическим, с его точки зрения, результатом, вправе усомниться в его достоверности. Разобраться же в сути работы может быть довольно сложно, если автор использует круг знаний, не известных рецензенту. Поэтому рецензент естественно обращается к личности автора, если автор является авторитетной в науке личностью, то все, по-видимому, в порядке. Если же авторитет рецензента выше авторитета автора, то проще всего уклониться от содержательной рецензии. Можно, например, послать такие имеющиеся у меня отзывы, как: “Ваша работа является слишком фундаментальной для нашего журнала” или даже “Проделанный Вами анализ не представляется актуальным, с точки зрения современной физики”. Такого рода ситуация не раз возникала в истории науки.

Надо отметить, что полученные уравнения являются существенно нелинейными, поэтому не существует каких-либо известных методов их аналитического решения. Существуют всего несколько точных решений уравнений Эйнштейна, да и то в отсутствии материи. Возможно, что мы здесь столкнулись с тем самым случаем, когда основные надежды надо возлагать на численные расчеты. Тем не менее, в принципиальном смысле, характер решений, о которых идет речь, вполне ясен. Эти уравнения должны содержать решения в виде солитонов, известного, в общем-то, типа. Сейчас я расскажу о геометрическом смысле эти решений.

Теория Эйнштейна является в математическом смысле внутренней геометрией четырехмерного пространства, т. е. эфира. Нам удобнее, однако, рассматривать пространственно-временной континуум погруженным в некое фиктивное пространство, число измерений которого достаточно, чтобы отразить все возможные искривления Эфира. Рассмотрим теперь двумерную задачу, т. е. будем считать, что все зависит от двух координат, одна из которых временная, а другая пространственная. В фиксированный момент времени наше пространство можно изобразить теперь линией на двумерной плоскости, которая и является в данном случае этим самым фиктивным пространством. Будем теперь деформировать эту линия, не выходя из плоскости чертежа и считая отдельные участки этой линии взаимопроникающими, как это изображено на приведенном рисунке.

При достаточно сильном изгибе линии на ней в результате самопересечения возникнет, как мы видим, образование в виде “восьмерки”. Далее, мы можем, не меняя топологии возникшей картины, развести образовавшиеся петли на любое нужное нам расстояние. Поскольку формализм общей теории относительности не предполагает наличия какого то ни было “внешнего” пространства, то мы можем реально увидеть лишь то, что в некоторых областях Эфира компоненты метрического тензора и электромагнитного поля приобретают многозначный характер. Для того чтобы избежать этой неоднозначности, мы можем считать, что в нашем пространстве-времени эти “солитонные” решения представляются некими двумерными поверхностями, которые соответствуют поверхностям самопересечения Эфира и изображаются на нашем рисунке точками самопересечения линии. Форма этих поверхностей и их положение в эфирном пространстве может зависеть от времени. Назовем эти поверхности эфирными мембранами. Их физические свойства определяются решением соответствующих уравнений общей теории относительности.

Важным свойством описанных солитонов является то, что, как видно из приведенного рисунка, они могут рождаться только парами. Если двигаться вдоль нарисованных линий, скажем, слева направо, то первая петля будет обходиться против часовой стрелки, а вторая — по ходу стрелки часов. Можно сказать, что в двумерном случае эти два солитона представляют собой “элементарные” частицу и античастицу “колоссального” радиуса. Рассмотренные здесь петлеобразные солитоны не являются для науки чем-то новым. Они возникают, например, при скручивании вдоль своей оси длинного резинового стержня. Важным свойством солитонов такого вида является то, что при движении их энергия и импульс преобразуются согласно закону, в точности совпадающим с соответствующим законом в специальной теории относительности.

За понятием эфирных мембран скрываются анклавы эфирного пространства, имеющие бесконечное число степеней свободы. Как мы уже говорили, согласно теории необратимых процессов, разработанной И. Пригожиным, ван Ховом и др., это означает, что в этих анклавах энтропия, вообще говоря, не сохраняется. Таким образом, вполне естественно рассматривать определенные так эфирные мембраны как ту самую параматерию, из которой и состоят монады, — их основное свойство заключается в том, что они могут служить источником информации и дезинформации.

Дальнейшее развитие предложенной теории может вестись по двум направлениям. Во-первых, очень хотелось бы понять на классическом языке геометрический смысл слабого и сильного взаимодействий. То, что эти взаимодействия обладают таким смыслом, следует из уже установленной глубокой связи между всеми тремя взаимодействиями. Выполнение этой программы означало бы выполнение завета Эйнштейна. Другим направлением исследований является, конечно, построение логически замкнутой квантовой электродинамики, включающей в себя изложенные здесь идеи. Здесь важно понимать, что сами по себе солитонные решения являются неустойчивыми и, по прошествии времени, объем эфирных анклавов стремится к нулю, так что вместо петлеобразных солитонов остаются только “пустые узлы”. Стабилизировать эти солитоны может только электромагнитное поле или другие поля, известные современной физике. При таком подходе электрический, например, заряд, который могут нести мембраны, является просто интегралом движения, описывающим стабилизирующее электрическое поле. Электромагнитное и другие виды полей, связанных с монадами, можно рассматривать как шельты приобретенные “голыми элементарными частицами”. В случае тех сложных монад, которые интересны нам с метафизической точки зрения, их физическое (не информационное) взаимодействие с другими матсистемами может носить сложный и, не исключено, что даже управляемый характер. Тем, кто хотел бы заняться этими вопросами, мог бы с большой долей уверенности предположить, что понятие спина, по-видимому, автоматически возникает при попытке построения теории функций астрального переменного (см. Приложение). При этом, за существование спина ответственны скрытые от эфирного наблюдателя ментальные составляющие астрального пространства.

Пытаясь почувствовать на ассоциативном уровне, как могла бы выглядеть теория Единого поля в самом общем ее виде, я могу сформулировать такую, в общем-то, безответственную гипотезу. Глубоко вспененный, в том числе и в смысле Уиллера, Эфир, являющийся образом физического вакуума, можно понимать как некий фрактал. В настоящее время, в связи, по-видимому, с открытием Мандельбротом его множества, многие интересуются фрактальными множествами, чувствуя в их красоте что-то фундаментальное. Важным свойством фракталов является то, что их, с формальной точки зрения, можно рассматривать как пространства с дробной размерностью. Это могло бы означать, что в своей глубине физический вакуум может иметь неопределенной даже свою размерность. Если предположить, что для такого рода фракталов естественной является размерность бесконечномалой величины, т. е. что они в своей глубине похожи в чем-то на деликатную точку, то мы, возможно, смогли бы связать удивительные свойства Олирны со свойствами пространств бесконечномалого числа измерений. Если бы какой-нибудь психиатр попросил меня ассоциативно связать известные нам четыре взаимодействия с четырьмя введенными в предыдущей главе олирными струями, я бы попарно разложил их так: сильное — деструктивное, слабое — конструктивное, электромагнитное — организационное и гравитационное — иллюминационное. Все это, конечно, — просто поэзия.

* * * *

Таким образом, мы можем представлять себе “классический электрон” в виде заряженной эфирной мембраны, свойства которой определяются уравнением, приведенным в Приложении. Мы, однако, легко можем представить себе и белее сложные частицы. Рассмотрим, например, мембрану, представляющую собой поверхность тора. Пусть по этой поверхности, как по замкнутому витку, протекает электрический ток, который мы назовем орбитальным. Легко понять, что пондеромоторные силы, которые связанны с магнитным полем, создаваемым орбитальным током, будут стремиться увеличить диаметр тора и сделать его более тонким. Для того чтобы стабилизировать параметры тора, примем, что внутри него существует электрическое поле с замкнутыми силовыми линиями. С точки зрения мембранной интерпретации солитонных решений мы можем сказать, что по мембране протекает еще и ток, направленный так же, как и в тороидальной катушке. Ток такой ориентации называют полоидным. Главное же различие между орбитальным и полоидным токами заключается в том, что если первый является обычным электрическим током, то второй является током магнитным, т. е. таким, что вокруг линий этого тока образуется не магнитное, но электрическое соленоидальное поле. Будем такую частицу для определенности называть синим кольцом. Точно так же мы можем представить себе и частицу, у которой орбитальный ток является магнитным, а полоидный — электрическим. Такую частицу будем называть, соответственно, красным кольцом. Эти чисто умозрительные частицы я описываю не только для того, что они могут иметь определенное отношение к тем частицам, с которыми имеет дело физика элементарных частиц. Я уверен, что макроскопические частицы такого вида явятся когда-нибудь основой для совершенно фантастических технологий будущего.

Мы уже привыкли к сообщениям о разных чудесах, таких как летающие тарелки, полтергейст и т. д. Скептик имеет право сказать: “Господи, ну до чего народ доверчивый пошел!”. Однако, есть в природе одно чудо, в реальности которого не сомневаются даже самые догматичные материалисты. И чудо это называется шаровой молнией. Оно заключается в том, что, с одной стороны, все свойства шаровых молний, известные нам по описаниям очевидцев, можно эмоционально выразить одним словом — фантастично! С другой стороны, современная наука не смогла выдвинуть ни одной гипотезы, про которую кто-нибудь, кроме ее создателя, мог бы сказать: “В этом что-то есть!”. Свойства шаровых молний столь необычны, что опровергать любые гипотезы об их природе — одно удовольствие. Первый вопрос, на который должна отвечать любая такая гипотеза, — почему шаровая молния стабильна: будь она просто сгустком плазмы, время ее жизни не превышало бы нескольких миллисекунд. Второй вопрос заключается в том, каким образом шаровая молния, плотность которой не превышает плотности воздуха, может хранить в себе ту огромную энергия, о которой свидетельствуют наблюдатели.

Все сводится к тому, что, признав существование шаровых молний, мы просто обязаны признать неполноту фундаментальных концепций современной физической науки. Сделать это очень непросто и даже болезненно — ведь разговор идет не о каких-то там квазарах, первых мгновениях существования Вселенной или о событиях, происходящих при соударении элементарных частиц сверхвысоких энергий. Казалось бы, о явлениях, отвечающих тому уровню плотности энергии, который наблюдается в шаровых молниях, мы, в принципе, знаем все! Из всех высказываний по поводу природы шаровых молний мне, пожалуй, больше всего нравится мысль о том, что примерно так должна себя вести в атмосфере маленькая пылинка антивещества. И нравится мне эта гипотеза, прежде всего тем, что, как легко доказать, этого не может быть.

Уж не знаю, как эта пылинка будет вести себя на самом деле — плотность атмосферы Земли все-таки достаточно высока, — но мы можем подумать, как будет вести себя, например, красное кольцо. Судите сами, если напряженность соленоидального электрического поля достаточно высока для ионизации воздуха, то световые эффекты, сопровождающие шаровые молнии, обеспечены. Возбуждая циркулярные токи, шаровая молния при этом начинает терять энергию, запасенную в виде электрического поля. При изменении напряженности полоидного электрического поля начинает меняться и форма тороидальной монады: орбитальный диаметр тора уменьшается, полоидный — увеличивается. Исход этой эволюции, в полном соответствии с наблюдениями, может быть двояким — или электрическое поле уменьшается настолько, что прекращается ионизация атмосферы — в этом случае исчезновение шаровой молнии происходит вполне мирным образом — или электрическое поле, в конце концов, оказывается неспособным сдерживать сжатие тора пондеромоторными силами, создаваемыми орбитальным магнитным полем. В последнем случае встает вопрос о топологической перестройке тороидальной монады, и катастрофа — неизбежна. При контакте с металлической поверхностью деградация соленоидального электрического поля происходит стремительно, что также подтверждается соответствующими наблюдениями.

Важным свойством красного кольца является то, что оно обладает, будучи витком магнитного тока, электрическим дипольным моментом. Это обстоятельство приводит к тому, что эти кольца обязаны “проявлять интерес” к разного рода металлическим предметам. Я не буду здесь подробно обсуждать свидетельства очевидцев — это уже не раз было сделано в специальных обзорах — скажу только, что ни одно из них не опорочивает кольцевой гипотезы. Отмечу лишь, что согласно наблюдениям шаровые молнии, проходя иногда сквозь оконное стекло, оставляют после себя оплавленные отверстия диаметром не более нескольких миллиметров. Это говорит о том, что размер собственно кольца существенно меньше размера его ионизированной “атмосферы”.

Шаровые молнии часто, но отнюдь не только в этих случаях, появляются после близкого удара обычных линейных молний. Линейные молнии представляют собой шнуровые разряды, которые, как известно, подвержены разного рода неустойчивостям (в этом основная проблема термоядерной энергетики). Одной из главных является неустойчивость, связанная с так называемым пинч-эффектом, проявляющимся в стремлении шнурового разряда уменьшить диаметр своего поперечного сечения. При развитой пинч-неустойчивости вдоль разрядного шнура возникают сужения и, в конечном счете, он распадается на отдельные сегменты. Именно с этой неустойчивостью связывают появление пунктирных, как говорят, четочных молний. Отметим, что как раз четочные молнии особенно часто сопровождаются появлением шаровых. Если мы представим себе конфигурацию электрического и магнитного полей, которые могли бы возникать в сегментах, на которые распадается шнуровой разряд под действием пинч-эффекта, то увидим, что эта конфигурация топологически эквивалентна той, что характерна для красных колец.

Другим видом неустойчивости, которой подвержены шнуровые разряды, является так называемая изгибная неустойчивость. Именно эта неустойчивость проявляется в таких названиях, как электродуговой разряд или вольтова дуга. При развитой изгибной неустойчивости от шнурового разряда отделяются специфические кольцевидные образования, подобно тому, как от сильно меандрирующей реки отделяются старицы. И опять, мы можем увидеть, что конфигурация полей в таких образованиях топологически тождественна той, что можно видеть в синих кольцах. Таким образом, естественно допустить, что шаровые молнии могут обладать не только краснокольцевой структурой, но и синекольцевой.

Вместе с тем, мы не должны считать, что развитие тех или иных неустойчивостей линейных молний является достаточным условием для возникновения шаровых молний. Здесь не хватает, по-видимому, еще одного фактора. В принципе, изучить условия, необходимые для генерации колец, можно, исходя из основного уравнения, которое приведено во второй статье Приложения, однако, в силу чрезвычайной малости гравитационной постоянной, и так ясно, что создание подходящих условий далеко выходит за рамки наших возможностей — тут впору думать об условиях, существовавших в первые мгновенья после возникновения Вселенной. Таким образом, мы должны допустить, что, по крайней мере, нижние слои нашей атмосферы более или менее плотно заселены невидимыми параматериальными образованиями. Их взаимодействие, в частности, с грозовыми разрядами приводит просто к их “энергетической накачке” и проявлению своего бытия в виде шаровых молний.

Мы не должны, однако, думать, что шаровые молнии рождаются только в экстремальных условиях грозовых разрядов. Многие наблюдения говорят о том, что условия их возникновения могут быть вполне обыденными. Я хочу рассказать вам о явлении параматериального характера, свидетелем которого я был сам. Оно, увы, не отличается особой живописностью. Однажды ясным летним днем я увидел, как между проводом и токосъемником проходящего мимо трамвая возникла яркая искра. В течение пяти или шести секунд она двигалась по несколько извилистой траектории, не испытывая особого желания снижаться и не выказывая каких-либо признаков, говорящих о понижении ее температуры, что было бы естественно, если бы она представляла собой угольную, например, частицу, оторвавшуюся от пантографа. Затем, как-то сразу, она погасла. Самым же удивительным было то, что эта искра на всем протяжении своего существования была ярко-зеленого цвета, как говорят, цвета электрик. Последнее означает, что в искре до самого ее конца присутствовали одновалентные ионы меди, попавшие в нее, очевидно, из покрытого медью контактного провода. Для того чтобы объяснить увиденное, совершенно бесполезно строить какие-либо гипотезы теплового характера — горящий уголек не может быть столь ярким, и, тем более, не может удерживать около себя облачко ионизированной меди. Казалось бы, несложно воспроизвести в некотором устройстве те условия, которые возникли в месте контакта токосъемника трамвая и провода, однако, можно быть уверенным, что конструктора такой машины для фейерверков постигла бы неудача, поскольку не все условия, необходимые для ее успешной работы, им контролируются.

Не очень сложно изготовить вакуумную полевую ловушку, предназначенную для содержания колец того или иного цвета, — нечто подобное делают в циклопических, конечно, масштабах, пытаясь удержать термоядерную плазму. Проблема, однако, заключается в том, как заселить такого рода ловушки. Единственное, что мне приходит на ум, это попытаться на современном техническом уровне воспроизвести аппаратуру Рихмана, современника и друга Ломоносова, погибшего в результате слишком близкого знакомства с шаровой молнией. Насущная необходимость таких исследований диктуется не только стремлением удовлетворить наше любопытство, но и той потребительской ценностью, которую имели бы прирученные кольца.

Самое очевидное применение красных, например, колец заключается в их использовании в качестве аккумуляторов электрической энергии практически неограниченной емкости. Действительно, поскольку красное кольцо является электрическим диполем, то напряженность электрического поля спадает по мере удаления от его центра обратно пропорционально кубу расстояния. С другой стороны, на внутренней поверхности контейнера напряженность нормальной составляющей электрического поля не должна, во избежание полевой эмиссии электронов, существенно превосходить величину порядка . Эти соображения позволяют сделать вывод, что при вполне разумных размерах такого рода аккумуляторы способны удовлетворить все связанные с их работой запросы. Не нужно быть инженерным гением, чтобы придумать несложные устройства, позволяющие заряжать эти аккумуляторы и извлекать из них энергию. Единственная сложность заключается в необходимости “ловли” шаровых молний, но и эта проблема, по-видимому, разрешима. Если мы не можем создавать электромагнитные кольца, то вполне можем научиться их размножать. Наблюдения показывают, что шаровые молнии зачастую рождаются группами. Поскольку само возникновение шаровых молний явление довольно редкое, естественно предположить, что уже в процессе, ведущем к появлению шаровых молний, возникают условия, способствующие их делению.

Другим, не менее очевидным применением сильно заряженных колец, является их использование в качестве реактора для осуществления термоядерных реакций с энергетическими целями. Кроме того, легко заметить, что красное электромагнитное кольцо является, по сути, готовым ионным реактивным двигателем очень большой, при необходимости, мощностью. Мы не можем, конечно, предугадать всех возможных применений паратехнологий, как не могли предугадать пионеры века электричества всех направлений в современном использовании электромагнитных явлений. Из того, однако, что здесь сказано, можно заметить, что эти технологии прямо или косвенно, но связаны с широким выходом в космическое пространство.

Используя описанные технологии, электрическую энергию можно будет в будущем получать и на Земле, однако, энергетические аппетиты людей ограничены разогревом земной атмосферы. Поскольку коэффициент полезного действия тепловых машин невысок, вне зависимости от того, чем нагреваются их паровые котлы, люди для увеличения своей энерговооруженности в два-три раза рано или поздно, но отправят производство электроэнергии в космос, тем более что для этого будут иметься совершенные космические корабли с кольцевыми двигателями и легкие аккумуляторы. Наладив в космическом пространстве масштабное производство, человечество скоро выяснит, что жить в космосе гораздо комфортнее, чем на Земле. Последнее обстоятельство связано с тем, что потребление электроэнергии в космосе не связано с какими бы то ни было экологическими ограничениями и может быть, по существу, неограниченным. Преобразование же электроэнергии в потребительские товары — дело техники. После “бегства с Земли”, по создании, выражаясь пророческим языком Циолковского, эфирных городов, можно будет реально ставить вопрос и о миграции человеческих поселений в окрестности ближайших звезд. С технической стороны, возникающие здесь проблемы, видимо, разрешимы, неясны лишь стимулы для совершения такого очень долгого путешествия с билетом в один конец. Все сказанное в последнем абзаце кому-то может показаться мало обоснованным фантазированием. Кому-то, но не мне. Это связано не только с тем, что я знаю, как устроены шаровые молнии. Важнее то, что я знаю — жизнь человечества имеет, в конечном счете, космологический смысл. Мы существуем на Земле совсем не для того, чтобы, устроившись более или менее комфортно, замереть в нирване, а потом и исчезнуть с лика Земли. Нас не оставят в покое!

* * * *

Обсуждаемые здесь монады, будучи решениями классического уравнения, представляются чем-то мертвым, однако, мы с вами знаем, что основное свойство монад — это быть живым. Когда размышляешь о том, с чем нам, возможно, придется столкнуться при освоении паратехнологий, на ум невольно приходят образы джиннов из восточных сказок Запечатанные в разного рода кувшины и медные лампы эти джинны добрые ли, злые ли, но всегда могущественные. Я не стал бы относиться к подобным ассоциациям слишком поверхностно. История человечества знает проявлений много такого рода немотивированных знаний. Например, кажется вполне естественным, что иероглифическая письменность постепенно развилась из примитивной пиктографии, известной многим отсталым народам. Тем не менее, поиск каких-либо предшественников египетской и китайской иероглифики или шумерской клинописи ничего не дал. Создается впечатление о внезапном “немотивированном” возникновении письменности. В дальнейшем эволюционировал, образно говоря, лишь почерк. То же самое можно сказать об египетских пирамидах: эти сооружения, поражающие исследователей сложностью конструкции и, так сказать, непрактичной точностью их геометрии, тоже не имеют ничего, что можно было бы назвать их предшественником. Здесь уместно сказать и о “Мельнице Гамлета” — известной книге, в которой профессора истории науки Сантильяна и фон Дехенд убедительно доказывают, что мифы многих никак не связанных между собой народов содержат в иносказательной форме сведения о прецессии равноденствий, открытой Гипархом во втором веке до нашей эры. Сюда же можно отнести и загадочные знания западноафриканского племени догонов о том, что Сириус является двойной звездой с пятидесятилетним периодом вращения. Такого рада примеры, встречаются на каждом шагу. Можно и расширить круг “немотивированного”. Как, например, человек мог изобрести лук? Ведь даже имея представление об его устройстве очень трудно, как мы знаем из своего детства, сделать что-либо практически полезное. Можно задаться и таким вопросом, как некий паук “догадался” создать для привлечения насекомых из паутины и собственного тела полную иллюзию лепешки птичьего помета. Дарвин, например, как известно, с ужасом думал о том, что возникновение глаза не объяснимо с точки зрения его теории. Какие-нибудь инопланетные эволюционисты могли бы удивиться: “Как это люди, существа, в общем-то достаточно ограниченные, смогли, повысив свой интеллект в миллионы раз, на пустом, по сути, месте создать общую теорию относительности?”. Такие примеры можно множить, множить и множить, пока не сложится что-то очень важное: весь наш эволюционизм упускает нечто принципиальное, самое суть эволюции. На языке метафизики эта суть называется инвольтацией. Впрочем, я отвлекся…

Рассмотрим два кольца — красное и синее, сцепленные между собой. Несложно убедиться, что такая комбинация является неустойчивой: энергия будет перетекать от синего кольца к красному или наоборот. Для того чтобы стабилизировать ситуацию, введем третье кольцо, которое можно представлять себе в виде двойной спирали, свитой из тонких красного и синего колец. Пусть теперь это кольцо, будем называть его зеленым, продето одновременно через красное и синее кольца, как это изображено на обложке (этот образ так меня волнует, что мне хочется называть красное кольцо рубиновым, синее — сапфировым, зеленое — изумрудным). Представим себе еще, что зеленое кольцо обладает некоторыми “организационными способностями”, которые позволяют ему, то припадая к красному кольцу, то склоняясь к синему, регулировать перетекание энергии между ними, обеспечивая тем самым стабильность всей конструкции. Будем впредь называть такую частицу, образованную из трех колец, венком. Очень может быть, что все это имеет отношение к некоему кварковому уровню организации материи. Для нас, однако, важно другое.

В метафизическом смысле венок очень хорошо символизирует устройство тех больших монад, про которые физическая наука может сказать лишь самые общие фразы. Если при взаимодействии колец мы будем говорить не об электромагнитном взаимодействии, которое с метафизической точки зрения не очень существенно, но о взаимодействии информационном, то в венке легко увидеть символ Троицы. Согласно тем принципам устройства монад, что обсуждались в предыдущей главе, конструктору, деструктору и организатору вполне можно поставить в соответствие красное, синее и зеленое кольца, соответственно. Мне представляется, однако, что понятие венка не просто живописно рисует топику (это термин теоретического фрейдизма) души, но и реально изображает геометрию монады. Дело в том, что представление монады в виде венка позволяет понять в геометрическом же аспекте устройство самой Олирны. Действительно, естественно считать, что кольца, образующие венок, сами являются — или могут являться — венками. С другой стороны, через отверстие, имеющееся в середине каждого венка, так сказать через его окно, могут проходить другие кольца, придавая этому венку тот или иной цветовой оттенок.

Таким образом, окно венка является той мистической составляющей монады, что мы выше назвали иллюминатором и которая превращает троицу в “четверицу”. Особый, отличный от кольцевого образ иллюминатора делает совершенно необязательным для православных явно вводить образ Божественной Софии в состав Святой Троицы. Этот особый статус иллюминатора позволяет понять, почему иллюминационная струя отличается высокой избирательностью своего воздействия. Теперь, лучше ощутив структуру монад, можно понять, что сама Олирна представляет собой бесконечно сложное переплетение колец, т. е. что она, подобно Эфиру, является фракталом.

* * * *

Мы — люди являемся существами двойственной природы: с одной стороны, человек — это монада, традиционно называемая душой, а с другой — тело, т. е. ее шельт. В связи с этим мы можем рассчитывать, что знаем свою монаду гораздо лучше, чем какие-то другие, не говоря уже о монадах более высокого иерархического уровня. И это действительно так. То, что мы называем сознанием, является, в сущности, нашим восприятием организационной составляющей нашей души. Как я уже говорил, язык сознания состоит, в очень упрощенном виде, из двух языков: языка эфирного и языка олирного.

Эфирный язык можно достаточно подробно описать с помощью некоего семантического словаря и грамматики. Этот язык, по сути, является некоторым кодом, как говорят второй сигнальной системой, предназначенной для передачи однозначных по смыслу сообщений, и поэтому он, по возможности, лишен дезинформации. В определенном смысле его энтропия почти равна нулю. Эфирный язык, в силу этого нельзя как-либо использовать для информационного взаимодействия, в метафизическом смысле, с другими монадами — это внутренний, я бы сказал секретный язык нашего организатора.

В отличие от эфирного, олирный язык очень неоднозначен, говоря в терминах информатики, он содержит много шумов. Именно в силу своей энтропийной насыщенности олирный язык является языком для внешнего общения нашего организатора с остальными кольцами нашей монады и другими монадами. Поскольку “слова”, т. е. семантемы, олирного языка составляются из семантических единиц эфирного языка, то олирный язык можно назвать “третьей сигнальной системой”. В настоящее время, благодаря гению Фрейда, мы знаем о семантике олирного языка гораздо больше, чем могли бы. Напомню, что организатор, сам по себе, является слабым телепатом, поскольку его основная задача — управлять красным и синим кольцами своей монады или, говоря словами Фрейда, подсознанием и надсознанием. Тем не менее, информационное общение наших монад с другими объектами происходит, и выражается это в виде так называемых паранормальных явлений или, выражаясь традиционно, — чудес.

Рассмотрим, прежде всего, такое явление, как телепатию, в узком смысле этого слова. Сам Фрейд очень интересовался этой проблемой, поскольку часто обнаруживал в подсознании своих клиентов ассоциации к событиям, о которых они просто не могли знать. Про телепатию написано очень много и разбирать здесь какие бы то ни было конкретные примеры здесь не к чему, поскольку этот трактат посвящен самым общим проблемам метафизики. А общие свойства телепатии таковы. Во-первых, телепатическая информация всегда передается на образном, олирном языке. Если даже тому или иному реципиенту кажется, что в его голове раздаются какие-то слова, то, сами по себе, эти слова, как конструкции эфирного языка, не содержат ни какой телепатической информации, искомый смысл может содержаться только в ассоциациях, содержащихся в такого рода высказываниях. Проще всего узнаются ассоциации к таким семантически простым посланиям, как “да” и “нет”, “тепло” и “холодно”. Эти послания часто определяются и без особых ассоциаций, просто по положительному или отрицательному сигналу детектора эмоций (это из моего личного опыта), некоторые пользуются для этого разного рода неконтролируемыми сознанием движениями, такими как раскачивание грузика, подвешенного на нитке.

Во-вторых, телепатическое общение налажено не только между человеческими монадами, но и нашими монадами с монадами других существ, например, с монадами животных и, быть может, растений, что бы они собой ни представляли. Особенно важно то, что мы можем телепатически общаться и с теми, монадами, которые не имеют тех шельтов, которые мы могли бы назвать телом в привычном смысле. Общение с такими, в том или ином отношении более могущественными монадами, чем наши собственные, люди, так или иначе, связывали с магией. Приведу хрестоматийный пример, который можно рассматривать в этом свете. На заре органической химии немецкий ученый Кекуле долго бился над тем, чтобы понять, как устроен бензол. Мы можем понять трудности Кекуле, поскольку он в то время не мог иметь никаких экспериментальных подсказок на этот счет. Его эмоционально окрашенные терзания по этому поводу вполне можно понять как молитву, взывание к высшим силам о помощи, хотя, разумеется, как для человека нерелигиозного, эта его мольба не могла носить осознанного характера. В результате он получил “мистическим образом” столь нужную ему ассоциацию: ему приснилась змея, кусающая себя за хвост. Так было открыто бензольное кольцо.

Третье и очень важное свойство телепатии, как, впрочем, и других паранормальных явлений, связано со слабостью информационных взаимодействий, проявляемой зеленым кольцом или, что то же самое — организатором, человеческих монад. З. Фрейд обнаружил в топике бессознательного специальные структуры, которые контролируют доступный сознанию уровень его информационного взаимодействия с другими составляющими нашей души и, по-видимому, с другими монадами. Эти барьеры, приглушающие наши паранормальные способности, он назвал цензорами. Метафизический смысл наличия такого ценза представляется вполне очевидным. Дело в том, что мощные ассоциации, проникшие в наше сознание, четко демонстрируют свой параноидально-императивный характер. Они лишают организатора той самой главной его черты — независимости, которая и позволяет ему осуществлять свою миссию. Эта независимость не является какой-либо прихотью нашего организатора, она представляет собой необходимую составляющую эволюции как таковой. Без этой независимости организатор не мог бы построить ничего, что уже не было бы известно Олирне, иначе говоря, именно независимость организаторов является залогом того, что Вселенная может развиваться неограниченно.

Эффективность работы цензоров не является чем-то постоянным. Когда мы спим, например, цензоры ведут себя гораздо либеральнее, чем во время бодрствования. Наше сонное сознание проявляет все черты параноидальности. Мы лишь в очень слабой степени можем сознательно влиять на сюжет сновидений. В связи с этим представляется совсем не случайным, что во время сна наше тело обездвижено: люди, у которых черты сонного сознания проявляются при бодрствовании, называются параноиками, и их поведение часто является очень опасным. После пробуждения содержание снов быстро вытесняется из сознания в ту область бессознательного, которую Фрейд назвал предсознанием. Действуя оттуда, мощные ассоциации проявляются в сознании мягким, незаметным образом, позволяя организатору, будь у него на то причины, игнорировать их.

Ослабленной является и цензура бессознательного у детей. Это связано с тем, что значительнейшую часть информации, которую поглощают их организаторы в процессе своего становления, происходит по телепатическим каналам. О тех детях, у которых этот телепатический канал по каким-либо причинам сужен, говорят, что они страдают аутизмом. Не удивительно, что дети гораздо чаще, чем взрослые проявляют разного рода паранормальные способности. Тот факт, что мы не помним своего раннего детства, особенностей своего детского сознания, вполне соответствует по своей природе механизму вытеснения из сознания содержания сновидений.

Иногда, например, в случае, когда организатор не может самостоятельно справиться с угрозой утраты своего шельта, т. е. в случае смертельной опасности для нашей жизни, он, можно сказать, сознательно отключает цензуру, отдавая дело спасения в руки вышестоящих покровителей. Такое состояние души мы называем аффективным. Находясь именно в таком состоянии, взрослые чаще всего и демонстрируют свои паранормальные способности (заметим в скобках, что, с точки зрения судебной медицины, важнейшим признаком совершения преступления в состоянии аффекта является последующее вытеснение трагических событий в область бессознательного). Жизнь наших далеких предков решающим образом зависела от такого, находящегося вне их непосредственного контроля фактора, как успех на охоте. Живя под таким стрессом, люди просто обязаны были в гораздо большей степени, чем при жизни в более стабильных условиях последующих эпох, полагаться на благосклонность своих невидимых покровителей. О паранормальных способностях первобытных людей мы можем судить более или менее достоверно, благодаря труду этнографов, изучавших жизнь тех современных нам обществ, которые в силу определенных причин задержались в своем развитии. Из тех причин, которые способствуют общению эти людей с духами можно выделить две. Во-первых, этнографы отмечают повышенную энтропийность мышления и языка представителей примитивных обществ. Австралийский абориген, например, спокойно может верить в два логически исключающих друг друга мифа о происхождении того или иного объекта окружающей его природы. Кроме того, эти люди явно поощряют свои магические способности, доводя своих подростков до аффективного психоза путем жестоких инициационных обрядов.

В современном обществе повышенную способность к проявлению паранормальности демонстрируют люди особого, склонного к экзальтации психического склада. От таких людей трудно ожидать особых достижений в тех сферах человеческой деятельности, которые требуют холодных логических рассуждений, однако их вклад в тот сектор культуры, который называется искусством весьма значителен. В тех обществах, что законсервировались на ранних ступенях развития, подобные люди часто становятся разного рода колдунами и шаманами. Поскольку они при этом целенаправленно развивают свои паранормальные способности, опираясь, как правило, на опыт своих предшественников, то и их достижения в этой области, с точки зрения европейцев, могут выглядеть поразительными. Подобного рода аффективные состояния могут иметь под собой причину и не связанную прямо с недостаточно четкой работой цензуры. Иногда получается так, что высшим инстанциям, заведующим эволюцией того или иного общества, во что бы то ни стало требуется осуществить достаточно крутой поворот в общественном развитии, скажем для вывода его из тупикового состояния. В этом случае напор телепатической информации может быть так силен, что он перехлестывает через все барьеры воздвигнутые для своей защиты организатором. Люди, оказавшиеся на острие такого напора традиционно называются пророками. Для доказательства своих лишенных логического фундамента откровений эти люди, если верить религиозным источникам, могли совершать удивительные чудеса.

Рассмотрим теперь другой круг паранормальных явлений, а именно телекинез и связанные с ним феномены, такие как полтергейст, левитация, пирокинез. Прежде всего отметим, что какими бы удивительными ни казались нам эти явления, с точки зрения той метафизики, что нарисована в предыдущей главе, их никак нельзя назвать чудесами. Действительно, все эфирные тела, коль скоро их температура отлична от абсолютного нуля, находятся в сложном состоянии, хотя и воспринимаются нами в силу сохранения аддитивных интегралов движения как простые состояния соответствующих материальных систем. Наши монады, обладая свойствами “классических приборов”, могут, в принципе, редуцировать эти сложные состояния так, чтобы то или иное тело в результате этой редукции приобрело некоторую скорость, относящуюся ко всему этому телу как целому. На языке классической физики мы можем сказать так: движение молекул в теле, которое монада собирается подвергнуть телепортации, является хаотическим, однако, монада может снабдить это тело информацией, заключающейся в том, что все эти молекулы должны обладать, в качестве некой закономерности своего движения, дополнительной скоростью, одинаковой для всех молекул тела. Аддитивный интеграл энергии тела при этом сохранится, но, поскольку температура тела должна понизиться, в силу того, что часть внутренней энергии перешла в кинетическую энергию тела, мы должны сказать, что при таких процессах нарушается второе начало термодинамики. Обобщая, мы должны сказать, что в соответствии с принципами квантовой механики деятельность классического прибора, редуцирующего сложные состояния, т. е. уменьшающего энтропию материальных систем, всегда ведет к нарушению второго термодинамического начала, которое гласит, что энтропия тел может только возрастать. Для того чтобы при телекинезе сохранялись и другие аддитивные интегралы движения, т. е. импульс и механический момент, в ту материальную систему, что подвержена телекинетическому воздействию, кроме собственно телепортируемого тела должны быть включены и другие тела, могущие принять на себя отдачу, такие, например, как стены помещения, в котором происходит полтергейст, или тело самого “телекинетиста”.

Такое мощное, порой разрушительное проявление телекинеза, как полтергейст, — он обычно связан с нарушениями в развитии цензурного аппарата у детей —осуществляется лицами, являющимися источником соответствующей негэнтропии, неосознанно. То же самое, насколько мне известно, в значительной степени относится и к левитации — другому масштабному проявлению телекинеза. С другой стороны, те немногие люди, которые более или менее сознательно владеют телекинезом, могут продемонстрировать только очень слабые его проявления, так что их способности вряд ли могут нанести нам заметный ущерб, будь у них на то желание. Можно предположить в связи с этим различные механизмы для сознательного и бессознательного видов телекинеза. Очень может быть, что в первом случае организатор действует непосредственно, а во втором случае через синее кольцо монады.

Не следует думать, что телекинез является каким-то редким, доступным только уникальным людям явлением. В очень малых масштабах телекинезом владеют все. Я не буду описывать, каким обозом устроены нервные волокна, являющиеся проводниками нервных импульсов, — это можно прочитать в специальных книгах, — однако, легко понять, что те нервные окончания, в которых зарождаются нервные импульсы, взаимодействуют с биомонадами, т. е. монадами, связанными с телами-шельтами живых существ, именно телекинетическим образом. Это обстоятельство должно быть совершенно очевидным. Действительно, допустим, что некий человек из беспорядочно разбросанной на столе карточной колоды сооружает изящный карточный домик. Спрашивается, каким образом в нарушение второго постулата термодинамики карточная колода сумела снизить свою энтропию? Не вникая в конкретные механизмы нервных процессов, мы должны ответить: “Только телекинетически!”. Таким образом, мы должны представлять себе мозг живых существ как некий очень сложный пульт управления, при помощи которого душевные монады приводят в движение их тела.

Биомонады общаются со своими организмами не только при помощи нервной системы — мы обладаем еще и иммунной системой, основанной совсем на других принципах. Иммунная система, в широком смысле этого слова, следит за химическими процессами, происходящими в нашем организме. Она, в частности, контролирует процессы развития и старения организмов. По сравнению с нервной системой иммунная система является гораздо менее оперативной. Это связано с тем, что для своего функционирования она использует такие медленные процессы, как синтез молекул очень сложной конфигурации и диффузные по своей природе каналы распространения иммунной информации.

Некоторые результаты работы иммунной системы настолько поразительны, что их вполне можно назвать паранормальными. К таким явлениям можно отнести, например, так называемый стигматизм. Он заключается в том, что у некоторых людей определенного душевного склада при внутреннем сопереживании мукам, испытанным Спасителем на кресте, на ладонях образуются пятна-стигматы, имитирующие Христовы раны. Эти стигматы могут для более полной имитации время от времени кровоточить. Уж не знаю, верить этому или нет, но говорят, что в старые времена, когда истерические явления, связанные с религиозными переживаниями, были распространены гораздо шире, в ранах стигматиков находили даже органические образования, по форме напоминающие гвозди. Иногда подобные переживания приводят к другим результатам. Муки Христа на его пути на Голгофу, например, изображаются посредством определенной перестройки скелета: правое плечо оказывается существенно ниже левого. На фоне таких “достижений” иммунной системы кажется совсем не удивительной ее способность по приказу гипнотизера сформировать на руке испытуемого образование, полностью воспроизводящее симптомы ожога.

Такого рода наблюдения позволяют сделать важный вывод о глубинном свойстве иммунной системы. С информационной точки зрения иммунная система, подобно нашему обычному языку, является семантически открытой системой. Это означает, что она не может быть уподоблена некоторому конечному списку ответов на те или иные запросы, она может генерировать любые “тексты” из некоторого неограниченно большого их множества. Это обстоятельство, по сути, означает, что в своем основании иммунная система также имеет биомонадную природу.

Иммунная система человека и других высших животных имеет четкую иерархическую структуру. На вершине находится гипофиз, так сказать, химический мозг организма. Он, пользуясь специфическим химическим языком, посылает сигналы подчиненным железам внутренней секреции. Те, в свою очередь, вырабатывают необходимые гормоны, среди которых находятся и те, что, в качества доклада о проделанной работе, предназначены для гипофиза.

Представляется, что иммунная “нервная система” является гораздо старше, в эволюционном смысле, обычной нервной системы. По сути, она присутствует уже в одноклеточных организмах. Возможно, что беспозвоночные предки позвоночных уже обладали достаточно развитым “химическим мозгом”, который для более оперативной своей работы со временем развил вокруг себя центральную нервную систему. Гипофиз может управлять и работой желез внешней секреции, т. е. тех, что вырабатывают ферамоны, иначе говоря, пахучие вещества, предназначенные для общения с другими представителями вида. Преимущества такого химического языка по сравнению, например, с акустическим, заключается в довольно продолжительной жизни соответствующих посланий. В этом смысле ферамонный язык напоминает язык письменный. Исходя из принципов иммунной системы, можно представить себе, что этот язык может быть неограниченно богат. Я не знаю, насколько природа использует эту возможность, но, когда мой пес подолгу задерживается около какого-нибудь колышка, мне приходит в голову, что в этом “почтовом ящике” лежат пространные и очень содержательные письма.

Заканчивая разговор о “чудесном”, нельзя не остановиться на так называемых “неопознанных летающих объектах”, которые лучше уж попросту называть “летающими тарелками”, поскольку после всего сказанного их уже можно считать опознанными. Эти объекты, несомненно, представляют собой некие параматериальные образования. Судя по описаниям очевидцев, они обладают какими-то электромагнитными шельтами, которыми они довольно ловко манипулируют, создавая различные световые эффекты. Из показаний очевидцев, вступавших в непосредственный контакт с этими объектами, можно сделать вывод, что эти контакты носили не материальный, но информационный характер, т. е. что он происходил на олирном языке. В связи с этим рассказы таких очевидцев ни в коем случае нельзя понимать буквально, важны лишь те ассоциации, которые заключены в этих рассказах, так что при работе с такими “контактерами” лучше всего использовать психоаналитические методы, разработанные для анализа сновидений.

Мы можем сделать вполне обоснованный вывод, что “тарелочники” представляют собой некоторую древнюю форму жизни, распространенную в солнечной системе. Исходя из известных нам способностей тарелочников, вполне возможно допустить, что они способны совершать и межзвездные перелеты. Однако эти длинные и скучные путешествия вряд ли являются их основным времяпрепровождением. Судя по тому, что тарелочники пользуются каким-то эфирным языком, кодируемым световыми сигналами, можно допустить, что они являются существами в какой-то мере разумными, но, скорее всего, они в высшей степени разумны, по крайней мере, некоторые их виды. Если тарелочники действительно обладают эфирным языком, и если они проявляют к нам хоть часть того интереса, что демонстрируем мы (иногда кажется, что так оно и есть), то рано или поздно, мы сумеем вступить с ними в содержательный разговор.

* * * *

В заключение этой главы стоит остановиться на одном свойстве монад, важном для понимания характера эволюционных процессов. Все элементарные частицы распадаются на два класс — на бозоны и фермионы. Частицы-бозоны могут находиться в одинаковых состояниях, более того, они склонны оказываться именно в таких состояниях. В отличие от бозонов, фермионы, сколько бы их ни было, всегда оказываются в разных состояниях. Очень символически можно сказать, что бозоны притягиваются друг к другу, а фермионы отталкиваются друг от друга. Те макроскопические монады, которые интересуют нас с метафизической точки зрения, и биомонады в частности, конечно слишком сложны, чтобы их можно было назвать бозонами или фермионами, однако, в определенных аспектах своего поведения они своеобразно проявляют черты бозонности и фемионности. Некоторые участки разных монад могут при определенных условиях уподобляться друг другу вплоть до неразличимости. На языке фрейдизма такое уподобление называется идентификацией. В применении к общественным процессам явление идентификации приводит к возникновению групп людей, связанных между собой чувством единодушия по отношению к какому-нибудь аспекту жизни общества. Примером такого единодушия может служить, например, чувство национального единства.

В отличие от этого фермионный аспект взаимодействия монад заключается в том, что такое единодушие рано или поздно разрушается индивидуалистическим началом. Можно сказать, что осуществился процесс дезидентификации. В применении к обществу это означает, что отдельные люди с большим или меньшим трудом, но способны порвать с традиционализмом. Правда, для того чтобы начать новый процесс идентификации, но на других основах и в более узких рамках. Когда возникающие таким образом консорции развиваются до общественнозначимых масштабов, можно сказать, что определенный этап общественного развития закончился.