Основным законом капитализма, из которого, как дерево из своего корня, произрастает вся структура рыночной экономики современных развитых государств, является неприкосновенность частной собственности на средства производства. Этот закон представляется в высшей степени естественным, поскольку очень трудно провести грань между личной собственностью, т. е. собственностью, не используемой для извлечения капиталистической прибыли, и собственностью, обеспечивающей своему владельцу получение дохода за счет эксплуатации других людей.

Можно, в принципе, разработать очень сложную систему законов, разграничивающую по формальным признакам те предметы, которыми человек может владеть на правах личной собственности, и те, которыми личность владеть не имеет права. Однако, как показывает опыт Советского государства, большинство людей не считает такого рода законодательство естественным, и государство, поставившее своей целью ликвидацию эксплуатации человека человеком, вынуждено содержать мощный полицейский аппарат для подавления постоянно возникающих “ростков капитализма”. При этом объем и перечень имущества, доступного для личного пользования, вынужденно ограничивается до противоречащего человеческой природе минимума.

Достаточно успешно разграничение личной собственности и собственности общественной, т. е. той, которая потенциально может быть использована для корыстной эксплуатации людей, осуществлялось лишь древними земледельцами, жившими в условиях первобытнообщинного строя. Относительно простая структура экономики того времени – основным источником существования людей была земля-кормилица – позволяла естественным образом сформулировать основной закон “первобытного коммунизма”: земля принадлежит всему обществу и не может находиться в частном пользовании. Этот закон в Ветхом завете, например, гласит, что земля принадлежит Богу. Что же касается разного рода инвентаря, то он являлся личной собственностью членов общины.

Основы буржуазного общественного уклада представляются вполне логичными, поскольку структура собственности в этом обществе существенно упрощается. По сути, категория личной собственности расширяется до понятия частной собственности. При этом в личной собственности индивидуума оказываются и те предметы, которые могут быть использованы для присвоения результатов труда других людей.

Процесс накопления капитала в обществе, построенном на частной собственности, как показали классики марксизма, с необходимостью обладает положительной обратной связью. Иначе говоря, великая игра, которая называется экономикой, похожа на обычную азартную игру, в которой больше шансов обыграть других игроков имеет тот, у кого изначально было больше денег. В принципе, все азартные игры основаны на положительной обратной связи процесса накопления “капитала” в ходе игры – игра должна оканчиваться тем, что один игрок обыгрывает всех остальных. Если же этого не происходит, значит в силу вступают обстоятельства, не учтенные правилами текущей игры, например, происходит экспроприация собственности победителя проигравшимися партнерами. Если бы игры основывались на отрицательной обратной связи, то они оканчивались бы тем, что выигрыш примерно поровну распределялся бы между всеми игроками, не взирая на то, что изначально игроки могли иметь разные стартовые капиталы. Такого рода “игры” никак нельзя назвать азартными.

Таким образом, именно обобщение личной собственности до категории частной, устраняя тормоза в экономической жизни, приводит к расслоению буржуазного общества на классы, один из которых создает прибавочную стоимость, а другой ее присваивает. Одна из причин устойчивости классовой структуры буржуазного общества заключается в правовой простоте его экономического фундамента. Этим буржуазный уклад отличается, например, от феодального, в котором классовое деление общества обуславливается не экономическими, но идеологическими причинами. Так или иначе, пролетариат, в конце концов, смиряется со своей ролью статиста в историческом процессе, и классовая структура буржуазного общества начинает постепенно преобразовываться в безоблачно кастовую. По этой дороге история ходила уже много раз в разные эпохи.

Большевики, ради достижения высокой цели, заключающейся в построении бесклассового общества, невольно применили средство очень напоминающее известное средство от перхоти, называемое гильотиной. Использованный ими алгоритм перераспределения прибавочной стоимости, вырабатываемой трудящимися, гарантировал абсолютную отрицательную обратную связь в процессе накопления капитала. При этом общество, в экономическом аспекте, из живого организма превращалось в мертвый механизм, более или менее послушно выполняющий несложные команды рулевых из Политбюро. Для того чтобы такое общество вообще могло жить и как-то развиваться, примитивные, по своей сути, инстинкты, на которых основана экономическая жизнь общества, обязаны подавляться моралью, проистекающей из гораздо более возвышенных устремлений своих членов. Поэтому неудивительно, что Советское государство так походило на клерикально-феодальные сообщества, известные уже в древней Месопотамии. Люди довольно быстро устают от своего идеологического, революционного, по своему происхождению, горения, поэтому жизнь тоталитарных, основанных исключительно на идеологических принципах государств является весьма короткой в историческом временном масштабе. Но, с другой стороны, без массового идеологического порыва этнос не может создать для себя новой государственной надстройки, без которой он в наше время вообще существовать не может. В этом и заключается та смертельная глубина кризиса, в котором оказалось наше общество.

После того, как вслед за деидеологизацией народных масс, происшедшей в эпоху застоя, обрушилась и власть номенклатурного клира, наше общество оказалось поставленным перед сложнейшей задачей построения государственности на новых идеологических принципах. Прошедшее с тех пор десятилетие ясно показало, что народ, с энтузиазмом разрушавший бесперспективную государственную конструкцию, не проявил никакого интереса к построению бездуховного мира, построенного на принципах безудержного эгоизма, отказался променять свое первородство на роль работящего потребителя. Абсолютная отчужденность народа от правящей элиты с необходимостью ведет к созданию того типа общества, которое Л. Гумилев называл этнической химерой: субпассионарная голова нашего общественного организма с исступлением поклоняется Мамоне, а народ – горячее сердце этого организма – затаился в смутных мечтах о всеобщей справедливости.

Русский народ, являясь по своему этническому возрасту юношей, не может жить без мечты о своем взрослом состоянии. В начале ХХ века Россия осознала, что это состояние называется Коммунизмом. Напрасно нынешняя элита стремится убедить нас в крахе идей коммунизма – она выдает свое очень желаемое за действительное. Однако, то общественное устройство, которое существовало в Советском Союзе, не имело никакого отношения к Коммунизму. Реальный социализм – термин, возникший как антитеза утопическому коммунизму, – являлся, по-видимому, неизбежной фазой нашего общественного развития, но он, вопреки официальному догматизму, никак не мог плавно перерасти в общества, которое, как водится, не очень отчетливо, открылось пророческому взору основателям Учения. По сути, в Советском Союзе было запрещено размышлять о том, что же собой представляет этот самый коммунизм, поскольку любые мысли на эту тему неизбежно приводили к выводу, что реальный социализм и Коммунизм — несовместимые понятия. Номенклатурную касту вполне устраивало создавшееся положение вещей, поэтому она всячески стремилась отправить Пришествие в неопределенное будущее, т. е в Никуда. После того, как бывший советский народ в едином порыве разогнал правящую “элиту”, с механической монотонностью твердившей о своей преданности идеям коммунизма, мы, как это ни парадоксально, оказались гораздо ближе к Пришествию, чем когда бы то ни было — ведь Россия поставлена перед Выбором, и засиживаться в Безвременье нам никак нельзя. Для пробуждения от летаргии безвременья прежде всего необходимо, чтобы люди, ощущающие себя пророками-утопистами, с предельной конкретностью нарисовали проект коммунистического общества, и, если народ опознает в этом проекте свое родное, свою Святую Русь, то ничто не помешает ему совершить тот подвиг, к которому его призывает История.

Порочность идеи о замене частной собственности тотально государственной была многим очевидна с самого начала. В свое время, когда призрак коммунизма еще бродил по Европе, шла острая дискуссия между сторонниками пути в коммунизм через всеблагое государство и анархистами, считавшими именно государство основным препятствием в царство свободы и справедливости. Однако поиск путей в коммунизм, так сказать, с правой стороны, через крайний либерализм, который и называется анархизмом, не привел к созданию позитивной программы, способной возбудить сколько-нибудь широкие народные массы в этом направлении. Причина этого, как представляется, заключается в том, что во время активности анархо-синдикалистских идей общество еще не выработало в полной мере тех форм, в которые они могли бы быть отлиты; что же касается надежды анархистов на здоровые общинные инстинкты людей, которые сами собой приведут к желаемой экономической организации общества, то эти идеи можно считать устаревшими вплоть до беспочвенности уже в момент их высказывания.

Классики марксизма, как хорошо известно, четко стояли на позициях перехода к коммунизму через фазу социалистического государства, но, тем не менее, достаточно миролюбиво относились к анархистам, считая их заблуждения тактическими, поскольку конечная цель этих двух направлений революционного процесса одна. Их позиция действительно была несравнимо более либеральной по сравнению с той, что занимали большевики-ленинцы. То социалистическое государство, которое им рисовалось, не имело ничего общего с той государственностью, которую создали большевики. Последние, по сути, заменили концепцию диктатуры пролетариата концепцией диктатуры авангарда пролетариата, т. е., в конечном счете, диктатурой партийной бюрократии. Справедливости ради надо сказать, что ничего другого они и не могли сделать, так что для России фаза тоталитарного социализма на ее пути к коммунизму была неизбежной. Именно неограниченная власть “авангарда” позволила России в культурном и экономическом аспекте стать таким государством, в котором возможен переход к истинному коммунизму. Столь же важно то, что господство большевиков на протяжении большей части ХХ века сделало практически невозможной реставрацию капитализма в России. Ленин, между прочим, нисколько не заблуждался относительно истинной природы власти, возникшей в России. После рассеяния надежд на Мировую революцию он сформулировал перед большевистской властью тот ограниченный круг задач, которые она, в конце концов, и выполнила. Ясно чувствовал он и уныло бесперспективную бесконечность борьбы с бюрократизацией этой власти.

В настоящее время, когда Россия завершила тоталитарную фазу своего развития и стоит перед выбором своего дальнейшего пути в Историю, нам просто необходимо вернуться к живительным истокам Учения. Великие пророчества Маркса, по вполне понятным и неизбежным причинам, не обладают той конкретностью, которая была бы достаточной для немедленного претворения его идей в жизнь. Учение не было приурочено к конкретной исторической ситуации, поэтому такие разделы, как организация экономики социалистического государства или сколько-нибудь детальная схема устройства той власти, которая была названа диктатурой пролетариата, остались в нем сокрытыми. Сам Маркс считал, что такого рода детализация Учения должна возникнуть в результате конкретного революционного процесса.

* * * *

Удивительным покажется, наверное, то обстоятельство, что в обществе можно установить конкретные, очень простые и естественные с общечеловеческой точки зрения законы, ограничивающие в нужной мере власть капитала и не требующие, в силу этой естественности, для своего функционирования особых усилий со стороны государственной власти. Так получается потому, что идеология, отраженная в этих законах, не имеет ничего общего с социал-демократической и может быть, скорее, сопоставлена с идеологией либерально-демократической. В самом общем виде, идея заключается в том, чтобы не лечить симптомы врожденных болезней капитализма социалистическими методами, но в определенном видоизменении самых глубоких, так сказать, генетических основ капиталистической системы, важнейшей из которых является, конечно, категория частной собственности.

Народный капитализм в настоящее время представляет собой не более чем мечту, основанную, правда, на определенных реалиях современной жизни передовых капиталистических стран, о бесклассовом обществе, где, в силу естественных причин, акции промышленных предприятий будут более или менее равномерно распределены среди населения. Приметы народного капитализма можно увидеть в таких явлениях, как, действительно, очень значительное расширение круга держателей акций и определенное возрастание роли занятого на производстве персонала в его управлении. Вместе с тем, никак нельзя утверждать, что Западная цивилизация реально стремится к народнокапиталистическому идеалу, поскольку объективные законы, ведущие к концентрации капитала, никто не отменял. Все эти черты связаны, скорее, с общим совершенствованием системы, со все более широким распространением акционерных форм капитала.

Смысл предлагаемой реформы заключается в том, чтобы сделать мечту о народном капитализме реальностью. Суть ее настолько проста, что она на первый взгляд может показаться даже недостаточно революционной. Она заключается в том, чтобы радикально изменить существующую систему налогообложения. В настоящее время общепринято, что большая часть расходов государства осуществляется за счет налогов на доходы населения. Предлагается же основным, а в перспективе и единственным, источником государственного бюджета сделать налоги на капитал, находящийся в частном распоряжении того или иного члена общества. Главное различие между этими двумя системами налогообложения состоит в следующем. Подоходный налог – он может рассматриваться как налог с приращения капитала – определенным образом влияет на темпы и методы капиталистического накопления, но он, по самой своей сути, не влияет на то количество капитала, которое может быть сосредоточено в одних руках. В противоположность этому, прогрессивный налог на капитал не позволяет его владельцу неограниченно богатеть и, тем самым, обретать неограниченную власть над другими людьми, поскольку рост отчислений, связанный с увеличением капитала, рано или поздно обгонит рост прибыли, приносимой этим капиталом. Таким образом, введение налога на капитал, на обладание им дает в руки государственной власти уникальный по своей действенности инструмент, при помощи которого она может очень тонко регулировать величину капитала, принадлежащего одному владельцу. Пользуясь языком кибернетики, можно сказать, что с налогом на капитал в экономическую систему вводится отрицательная обратная связь между количеством капитала и степенью его накопления, которая в нужной степени компенсирует положительную обратную связь, характерную для процесса капиталистического накопления.

На пути реализации этого проекта лежит принципиальная сложность, связанная с самой природой капитала. Капитал, в самом широком смысле этого слова, — это все то, что приносит прибыль. Понятно, что в мире едва ли найдется вещь, которая при определенных обстоятельствах не могла бы служить источником дохода. Более того, в качестве капитала может выступать и нечто совсем нематериальное, вроде квалификации человека или обладания им соответствующей информацией. Очевидно, что никакая государственная машина не в силах объять необъятное. К счастью этого и не нужно делать.

Для удобства размышлений будем отталкиваться от капиталистического товарного производства. Промышленный капитал легко разделить на две части: движимую и недвижимую. Интуитивно эта разница понятна и, следовательно, может быть закреплена юридически. Нам же важно понять, что движимые и недвижимые виды имущества несут в капиталистическом производстве различные функции-нагрузки. Иммобилитет является основой капиталистического производства: это та цитадель, где капиталист переживает экономические невзгоды. Движимость же является его тактическим оружием в борьбе с конкурентами. Как и всякое тактическое оружие, она обладает большей мобильностью, но и гораздо больше подвержена уничтожению, т. е. моральному и физическому износу.

Есть между этими двумя видами собственности и различия в их чувственном восприятии. Недвижимость, что бы она из себя ни представляла, можно формально рассматривать как часть земного ландшафта, так сказать, некое урочище, представляющее для людей особую потребительскую ценность. От такого взгляда на недвижимость один шаг до возникновения ощущения, что она может быть только общим достоянием людей. Это бессознательное ощущение, идущее из глубин человеческого сердца, является той основой, без которой невозможно само существование земледельческой общины. Поскольку частная собственность на недвижимость является совершенно необходимой фазой в эволюции категории собственности, людям пришлось, в силу этой необходимости, стать слишком разумными, чтобы заглушить в себе инстинктивное отношение к земле как божественному дару. Такого рода победа разума над сердцем награждает людей шизоидностью. В отличие от этого, имущество, которое человек может носить с собой, пусть часто и без особого удобства, воспринимается им, естественным образом, как личное имущество, как некоторое продолжение своего тела, являющегося, по сути, самым дорогим его мобилитетом. Совершенно понятно, что капитализм не может развиваться нормально, не опираясь на недвижимое имущество. Для того чтобы поразить его в самое уязвимое место, достаточно неким образом социализировать недвижимую часть средств производства.

Марксисты правильно, конечно, видели источник социального неравенства людей в частной собственности; следует только уточнить, что это касается именно недвижимых средств производства. Именно через обладание частной собственностью класс-гегемон превращает большую часть общества в нищих духом рабов. Буржуазия, в конце концов, обрела навыки рачительного хозяина и содержит свой рабочий скот в невиданной ранее сытости. Духовно оглушенное состояние большинства людей в современном буржуазном обществе не позволяет им понять, что за чечевичную похлебку потребительского рая они заложили свое самое главное, святое сокровище — душу, данную им для общения с божественным. Эволюция Мира является главным, если не единственным, занятием Провидения, и оно совершило в этом деле великий прорыв, создав человека, наделив его своим атрибутом — способностью к творческому труду. Творческий труд является доступной нам формой сопричастности к Творению Мира, и награждаемся мы за него по-божески же — чувством единения с Богом, ощущением себя проводником, через который божественные идеи, т. е. то, что называют Словом, изливаются в Мир. Капиталист-работодатель, по сути, пародирует Бога. Он, лишая людей свободы выбора, считает себя вправе направлять деятельность людей в нужном ему направлении. Он же награждает их послушание приятным ощущением полного желудка. Только бездушная, шизоидная рассудочность, характерная для закатной фазы эволюционного процесса, рожденного тем пассионарным толчком, что вызвал к жизни Западную цивилизацию, позволяет членам тамошнего общества считать такое положение вещей естественным. Только освобождение труда от власти капитала, вернее, от власти его недвижимой составляющей создает предпосылки того, чтобы “труд стал первой потребностью человека”.

Что касается движимого имущества, то его принципиально личный характер делает его обобществление не только противоестественным с общечеловеческой точки зрения, но и в высшей степени вредным. Такое превратно понятое равенство людей автоматически приводит к казарменному социализму, в котором подавляется любая живая мысль. Духовная атмосфера, характерная для такого общества, ведет к самоотказу человека от своей индивидуальности, а божественное не может общаться с коллективом непосредственно — оно делает это через своих пророков, людей творческого труда, стоящих вне ряда.

Прежде, чем вводить налог на недвижимость, она, естественно, должна быть некоторым образом оценена. Выполнить эту задачу должным образом не сможет, по-видимому, никакое государственно-бюрократическое учреждение. Доверить это дело можно только высшей экономической демократии — рынку. Исходя из этого, предлагаемую реформу, вернее, революцию можно назвать облигатной коммерциализацией недвижимости. Содержание иммобилитетной реформы кратко может быть описано так. Во-первых, должен быть принят закон, согласно которому каждый владелец недвижимости будет обязан объявить ее продажную стоимость. Это означает, что владелец недвижимости будет обязан продать ее за названную цену, коль скоро объявится покупатель. Во-вторых, чтобы никто не мог навсегда закрепить за собой недвижимое имущество, назначив за него непомерную плату, совершенно необходимо ввести налог на обладание недвижимостью. Результатом действия этого налога явится то, что владелец недвижимости не сможет произвольно повышать ее цену, так как доход, приносимый его недвижимым имуществом, не может быть, вообще говоря, меньше налоговых выплат. Осуществление предлагаемых реформ приведет к тому, что недвижимость, поскольку она имеет теперь объективную, рыночным образом определенную цену, превращается в товар, а частная собственность на недвижимость — в свою ослабленную форму, если можно так сказать, в товарную собственность.

Торговля недвижимостью обязана привести, коль скоро выполнение посреднических функций является источником дохода, к возникновению соответствующих бирж. Государству следует только, по-видимому, формализовать эту сферу деятельности. Представляется разумным, если будет принят закон, в обязательном порядке акционирующий недвижимость, находящуюся в частном владении. Назовем всю недвижимость, образующую функциональное единство, коммунитетом, а компанию людей, им в совокупности владеющей, соответственно, — коммуной. Коммунитетом, например, является территория и здания завода, сельскохозяйственная ферма, сооружения, образующие то, что называется железной дорогой. Согласно закону каждому коммунитету должен быть поставлен в соответствие определенный пакет акций. Эти акции обязаны быть представлены на одной из бирж, где в результате игры спроса и предложения они обретают свою рыночную стоимость. Суммарная цена всех акций, принадлежащих одному человеку, составляет его иммобилитетный капитал. Именно он и служит основой для исчисления налога, которым этот человек облагается.

Иммобилитетные акции того или иного коммунитета, по своей внешней сути, мало чем отличаются от общеизвестных акций, котирующихся на фондовых биржах. Действительно, коммунитеты являются понятием юридическим, поэтому они могут содержать части, которые при других обстоятельствах вполне могли бы рассматриваться как имущество движимое. Например, корабль – имущество вроде бы движимое – может быть специальным документом приписан к какому-нибудь порту. Аналогично можно поступить с генератором электростанции, который, в принципе, может быть извлечен из тела плотины и продан как некоторая недвижимость. Специальным актом иммобилизации, однако, сооружения электростанции и ее генератор могут быть слиты в единый коммунитет. С другой стороны, иммобилитетное акционирование является более гибким по сравнению с традиционным. Производственное оборудование может, и это является желательным, не входить в состав коммунитета, но принадлежать эксплуатирующему его персоналу. Таким образом, естественной будет ситуация, когда, например, бухгалтер работает на принадлежащем ему компьютере, рабочий — на своем станке, а машинист ведет свой собственный локомотив.

Форма налога на капитал, т. е. функциональная зависимость периодически взимаемого налога от совокупной стоимости акций, находящихся в частном владении, должна быть таковой (и будет, если эта зависимость будет формироваться демократическим образом), чтобы никто не мог вести паразитический образ жизни рантье, благоденствуя на доходы, приносимые его акционерным капиталом. С другой стороны, каждый достаточно трудолюбивый и квалифицированный член общества должен иметь возможность приобрести некий оптимальный пакет акций, приносящий ему определенный доход и соответствующую долю капиталистической власти. Не нужно забывать также, что общая сумма налогов должна покрывать все расходы государства. При определении шкалы иммобилитетного налога можно, например, оттолкнуться от следующей формулы:

где Р — налог, периодически взимаемый с определенного держателя иммобилитетных акций, Р₀ — средний доход приносимый такого рода акциями в виде дивидендов или в результате роста их курса, К — суммарная стоимость акций, принадлежащих этому обладателю, а К₀ — тот пакет акций, находящийся в индивидуальном владении, который признан оптимальным. Что касается параметра А, то он регулирует скорость возрастания налога с увеличением размера акционерного капитала, сосредоточенного в одних руках. В частности, если параметр прогрессивности А равен нулю, то со всех держателей акций взимается весь получаемый ими доход, вне зависимости от того, каков их акционерный капитал, если же этот параметр равен бесконечности, то те акционеры, чей капитал меньше предельной величины К₀, налогов вообще не платят, а акционеры с капиталом большим предельной величины существовать не могут, поскольку они должны платить бесконечный налог. В первом случае государство собирает наибольший мыслимый налог, во втором же — доход государства равен нулю. Таким образом, изменяя параметр прогрессивности, государство может менять размер своего бюджета.

С первого взгляда может показаться, что предлагаемая система налогообложения разительно отличается от того, что принято во всем мире. Во всех странах основной налог взимается, как известно, с доходов, которые имеет тот или иной член общества, а не с его капитала. На самом деле, различие не столь принципиально. Легко понять, что в результате биржевой игры цены различных коммунитетов установятся примерно пропорциональными совокупному доходу, получаемому людьми, работающими на соответствующем предприятии. Чтобы стало яснее, рассмотрим следующий несколько искусственный пример. Пусть персонал некоторого предприятия владеет контрольным пакетом акций соответствующего коммунитета. Ради экономии на налогах фирма может сильно занизить стоимость своих иммобилитетных акций, а чтобы отбить желание приобретать эти акции другими покупателями, фирма решает вообще не выплачивать по ним дивидендов. Понятно, что такая стратегия будет неразумной, поскольку всегда найдется достаточно богатая маклерская компания, которая скупит контрольный пакет акций и предложит персоналу покинуть помещение. Очевидно, что незадачливой фирме придется выплачивать дельцам значительную сумму в качестве отступного. Это, конечно, только иллюстрация, но она показывает, каким образом в условиях народного капитализма рынок берет на себя функции целой армии налоговых инспекторов: любая попытка обойти закон мгновенно наказывается арестом акций нарушителя.

Рынок, как мы видим, является настолько гибкой системой (это, в конечном счете, является результатом его предельной демократичности), что легко справляется со всеми проблемами, разрешая которые государственная администрация терпит фиаско. Налоговое законодательство развитых капиталистических стран представляет собой вершину бюрократического творчества, но, тем не менее, дыры в налоговом неводе не могут быть полностью устранены. Достаточно сказать, что университеты на Западе выпускают профессиональных налоговедов, плавающих, как рыбы в воде, среди бесчисленных томов налогового законодательства и помогающих своим клиентам находить “самые честные” пути уклонения от налогов. В последнее время в экономике развитых стран набирает силу явление, которое, по мнению специалистов, должно драматическим образом усложнить налоговое законодательство. Дело в том, что возникновение компьютерных сетей делает достаточно удобным такой древний институт, как меновая торговля. Это удобство заключается в том, что интернет позволяет достаточно легко находить бартерные цепочки любой необходимой длины. Широкое распространение меновой торговли является, на мой непрофессиональный взгляд, вполне положительной тенденцией — оно позволяет радикально сократить функцию денег в современной экономике и, тем самым, диктаторскую роль ее банковской надстройки. Но, с другой стороны, что же делать в этой ситуации сборщикам налогов? Единственное, что я мог им посоветовать, это переходить к сбору налогов с капитала! Рынок недвижимости с удовольствием берет на себя и другую, сложно решаемую бюрократическими методами задачу. Я имею в виду борьбу со сверхприбылью, получаемую за счет монополизации той или иной сферы производства. Можно быть уверенным, что иммобилитетный рынок будет четко отслеживать возникновение монопольной сверх прибыли и быстро перераспределять ее в пользу мелких акционеров. Это, в частности, означает, что государство с развитым иммобилитетным рынком вообще не боится монополизма и, следовательно, в таком государстве вполне могут быть приватизированы такие, обычно государственные монополии, как почта, железные дороги и т. д.

Сравнивая капиталистическую экономику с народнокапиталистической, нельзя отделаться от впечатления об ее неуклюжей искусственности: она требует для своего функционирования мощного и дорогого госаппарата. Это конечно связано с ее врожденным летальным дефектом — положительной обратной связью между скоростью накопления капитала и его объемом. Общество просто обязано как-то подавлять это беспредельное самораскручивание капитала. В капиталистическом обществе его катастрофически неустойчивая экономика для своего убогого функционирования стабилизируется подпорками, называемыми механизмами государственного регулирования. По мере развития и усложнения экономической жизни едва ли не более быстрыми темпами вспучиваются и механизмы регулирования. Эти механизмы столь сложны, что принципы их действия до конца не понимают даже нобелевские лауреаты по экономике. Что же в этом случае можно сказать о простом человеке, попавшем в шестеренки государственного монстра? Выражаясь классически, это означает полное отчуждение человека от государства. В этих условиях все демократические процедуры с необходимостью превращаются в фарс — человек не имеет никакой возможности осмысленно отдать свой голос в пользу того или иного решения. Все либеральные мечты о полном невмешательстве государства в экономику являются, по сути, безграмотной утопией. На практике любые подвижки в либеральном направлении просто обязаны через некоторое время сопровождаться включением социалистических тормозов. На абстрактном языке кибернетики можно сказать, что система с положительной обратной связью при включении внешнего регулирования с необходимостью переходит в режим релаксационных колебаний. В отличие от этого народнокапиталистическая или, если называть вещи своими именами, коммунистическая экономика, органически включая в себя механизмы отрицательной обратной связи, является саморегулирующейся экономикой, в которой действительно все делает “невидимая рука рынка”. В принципе, в коммунистическом обществе государство можно полностью отделить от экономики и полупить в результате то самое государство, управлять которым может “любая кухарка”.

Описывая иммобилитетную реформу, отметим, что ее универсальность позволит когда-нибудь коммерциализировать не только промышленные объекты, приносящие доход своим владельцам, но и едва ли не любые виды недвижимости. Например, для загородного дома налог на соответствующие акции будет выступать как некоторая, объективным образом установленная плата за аренду земли. Из сказанного легко понять, что главное отличие иммобилитетной биржи от современных фондовых бирж заключается, прежде всего, в ее масштабности, в ее, так сказать, всенародном характере. Единая по своей структуре иммобилитетная биржа страны должна охватывать своей деятельностью все бесчисленные коммуны страны, тогда как в США, например, из огромного количества независимых компаний только около двухсот самых крупных обладают капиталом, представленным в товарной форме, т. е. в виде акционерного капитала. По существу, та грандиозная биржа, о которой идет речь, сможет справиться со своими задачами только в том случае, если она будет носить виртуальный характер, т. е. быть просто весьма сложной программой, реализуемой на мощных компьютерах. Только в этом случае каждый член будущего общества сможет в свое свободное время пересмотреть, например, содержимое своего пакета акций, пользуясь для этого своим домашним компьютером, подключенным к компьютерной сети. Тем людям, которым покажется противоестественным, что жизнь будущего общества будет прямо зависеть от успешного функционирования каких-то там компьютеров, можно напомнить, что и современное государство не может существовать без письменности, всеобщей грамотности, бумаги и каких-то там печатных станков.

Народнокапиталистическая трансформация экономики ведет к тому, что характерная для капитализма частная собственность на недвижимые средства производства заменяется ее ослабленной формой, которую естественно назвать товарной собственностью. Этот термин означает, что при народном капитализме недвижимость превращается в товар, который подобно любому товару обязан быть проданным, коль скоро на него есть покупатель. Поступательное развитие общества с давних времен связано с расширением сферы рыночных отношений. При рабовладельческом строе, например, в категорию товара попали сами люди, что было не характерно для предыдущей первобытнообщинной формации. Такое расширение рыночных отношений позволило создать блистательные античные цивилизации. Что касается феодального строя, то он, на мой взгляд, не является какой-либо новой формацией, являясь, по сути, облагороженной христианством разновидностью рабовладельческого строя. При капитализме в сфере рыночных отношений оказался труд людей. Мы являемся свидетелями грандиозных достижений в материальной культуре человечества, проистекающие из такого распространения рыночных отношений. Построение народнокапиталистического общества, включая в сферу рыночных отношений недвижимость, окончательно избавляет человечество от каких бы то ни было форм рабства. Народнокапиталистическая фаза развития является, безусловно, формацией. Имя этой формации — Коммунизм!

Будущее демократии неразрывно связано с компьютеризацией общества. Дело в том, что горизонтальный, демократичный способ принятия решений связан с долгой и дорогой процедурой сведения множества разноречивых мнений к единой равнодействующей. В отличие от этого, вертикальный, т. е. диктаторский, метод решения проблем, будучи более быстрым и дешевым, часто оказывается предпочтительнее, не смотря на то, что ошибки в этом случае могут носить катастрофический характер. Именно компьютеризация общественной жизни, создание “информационного общества” является первейшей задачей людей, решивших организоваться в государство с народнокапиталистической экономикой. Отметим, что понятие информационного общества как некого будущего человечества возникло на Западе, однако для него это общество, в том широком смысле, который мы здесь придали этому слову, является недоступной мечтой, поскольку буржуазия может осуществлять свою диктатуру только в рамках ограниченной, буржуазной демократии. Только при всеобщей компьютерной грамотности можно сделать, например, доступной для всех ту информацию, которая необходима держателю акций для осознанного принятия того или иного решения. Таким образом, современная экономическая игра, напоминающая игру в железку, где неизменно выигрывает тот, у кого толще карман, со временем превратится в игру с открытыми условиями, такую как, например, шахматы, в которой достигает успеха более сообразительный. Именно та возможность, которую дают компьютерные сети коммунарам, т. е. компании людей, владеющих коммунитетом, для свободного и широкого обсуждения своих внутренних проблем, делает невозможной бюрократизацию управления коммунитетом и позволяет естественным образом выдвигаться лидерам, достойным возглавлять коммуну. Люди, которые подобно автору разделяют целестремительный, телеологический взгляд на Эволюцию, должны после прочитанного ощутить, что Россия совсем не случайно оказалась на своем великом перепутье именно тогда, когда в мире созданы технологические предпосылки для построения информационного общества, для создания “материально-технической базы коммунизма”.

При народном капитализме коммуна и персонал, эксплуатирующий соответствующий коммунитет, понятия несовпадающие, однако, в подавляющем большинстве случаев именно персонал будет, как наиболее сплоченная часть коммуны определять экономическую политику своего предприятия. Можно сказать, что контрольный пакет акций, как правило, будет принадлежать персоналу, хотя совсем необязательно, что он будет владеть большей частью акционерного капитала. По сути, персонал может потерять власть над своим коммунитетом только в том случае, если он попытается использовать для личного обогащения монопольное положение своего предприятия, такого, например, как топливную компанию, эксплуатирующую крупное месторождение нефти. В этом случае быстро возрастающее число коммунаров, не занятых непосредственно на производстве, потребует, естественно, перераспределения этой сверхприбыли в свою пользу.

Коль скоро в экономике установились принципы народной экономики, власть на отдельно взятом предприятии не может находиться в руках узкой группы лиц. Самый простой, естественный для людей и, поэтому, ожидаемый способ организации работы предприятия в этих условиям это тот, что основан на общинных, коллективистских принципах. Характерные черты общинного мышления, безусловно положительные при других обстоятельствах, будучи направленными на самоподержание общины, на сдерживание тенденций, ее разрушающих, ведут к духовной уравнительности, к подавлению в человеке его индивидуального начала. Этот отрицательный аспект общинной психологии не может проявить себя только в том случае, когда подавляюще большая часть коллектива руководствуется в своих поступках идеологией, которая направлена на достижение целей, стоящих выше удовлетворения насущных потребностей. В этом случае коллектив с энтузиазмом следует за “выделяемыми” им вождями, показывая недосягаемые образцы трудолюбия и дисциплинированности. Примером может служить трудовой порыв советского народа во времена индустриализации и Великой Отечественной войны или, например, японское экономическое чудо, создатели которого были ведомы чувством своего национального превосходства.

В тех же случаях, когда глобальные цели, которые, сознательно или нет, общество ставило перед собой, оказываются в основном выполненными, или оно, как это было у нас в период застоя, усомнилось в возможности достижения этих целей, экономика перестает быть идеологическим инструментом для создания новой общественной ситуации. В этих условиях члены коллектива начинают в своей деятельности все больше руководствоваться своими узкими, эгоистическими, собственно экономическими интересами, и противоречие между личным характером труда человека и общественной формой присвоения результатов этого труда превращается в антагонистическое. Чувство отчужденности человека от создаваемого им продукта приведет, в конечном итоге, к организации производства на принципах, отличных от коллективистских. Можно, например, представить себе такую организацию экономики более отдаленного будущего, когда ее основой являются некие компьютеризованные биржи, охватывающие, может быть, целые отрасли производства, где заказчики и производители находят друг друга. Заказчиками на таких биржах будут выступать представители торговли и немногочисленные творческие группы, занятые разработкой новых видов продукции, а исполнителями, скорее всего, — коллективы, внутри которых царят неформальные отношения, т. е. такие, в которых дружба является непосредственной производительной силой. Эти коллективы должны будут владеть движимым имуществом в виде высокопроизводительного оборудования, легко переналаживаемого и приспособленного для работы с заказами в компьютеризованной форме.
Таким образом, народнокапиталистическим идеалом является не коллективный труд на обобществленных фабриках и заводах, но свободный труд индивидуальных производителей. Можно быть уверенным, что когда-нибудь в обществе создадутся условия для того, чтобы труд независимых производителей, сливаясь естественным образом, создавал продукцию сколь угодно высокой степени сложности. Труд только тогда начнет превращаться в первую потребность человека, когда каждый работающий станет одновременно и предпринимателем.

В настоящее время у нас практически нет условий для быстрого перехода к сколько-нибудь развитому народному капитализму, поэтому перед теми людьми, которым мы доверим руководить построением нового общества, стоит очень непростая задача. Сейчас трудно более или менее точно предсказать, как они будут это осуществлять. Можно, однако, думать, что нам предстоит снова национализировать все фундаментальные отрасли промышленности. Это связано с тем, задачи по выводу нашей страны на передовые позиции в мировой экономике ясны и планируемы, так что для решения этой задачи наилучшим образом подходит экономика мобилизационного характера. Не лишним является то обстоятельство, что в этом деле у нас имеется очень богатый опыт. Постепенное же отделение государства от экономики, после успешного выполнения мобилизационного плана, можно осуществлять, как это пытались делать во времена перестройки, через широкое развитие государственной аренды. Если внимательно присмотреться к государственной аренде, то, при всех ее недостатках, можно заметить черты, роднящие ее с народным капитализмом.

Во-первых, арендная плата скорее напоминает налог на недвижимость, чем налог с прибыли. Во-вторых, по прошествии времени оборудование изнашивается, поэтому арендаторы обязаны восстанавливать его за свой счет. Таким образом происходит естественное разделение средств производства на движимые и недвижимые: первые принадлежат арендатором, вторые — государству. Вместе с тем, арендная система обладает известными недостатками: арендаторы, не чувствуя себя хозяевами недвижимости, не имеют желания вкладывать капитал в недвижимые средства производства, более того, у них возникает стремление хищнически эксплуатировать доверенные их природные ресурсы. Можно, однако, так видоизменить государственную аренду, что она в значительной степени лишится этих недостатков. Возможно, что в будущем все это и не понадобится, но предлагаемое усовершенствование аренды достаточно оригинально, чтобы вообще не придти в голову людям, возглавляющим построение коммунизма.

Идея предлагаемой разновидности арендной системы — назовем ее ответственной арендой — состоит в том, что величина арендной платы должна рассматриваться как определенная, обусловленная заранее часть стоимости имущества, находящегося в ведении арендатора. Если же он не согласен с предлагаемой величиной выплат, то он имеет право расторгнуть договор, получив с государства-арендодателя полную стоимость находящегося в его пользовании имущества. Стоимость эта исчисляется по запрашиваемой величине арендной платы: она составляет, как мы помним, определенный процент от стоимости сданного в аренду имущества. Введение таким образом определенной арендной платы означает радикальное изменение в структуре собственности. Недвижимость из государственной собственности переходит в собственность арендатора, но не в виде его частной собственности, а как товарная собственность. Система развитой ответственной аренды отличается от народного капитализма лишь тем, что в первом случае арендодателем по отношению к персоналу, занятому на производстве, выступает государство, а во втором — коммуна.

Для внедрения ответственной аренды в жизнь должна быть создана система государственных магазинов по торговле недвижимостью, где государственные чиновники (склонные, как правило, к воровству) торгуются с арендаторами, имитируя работу демократических бирж. Коль скоро система ответственной аренды создана, путь перехода к народному капитализму очевиден. Отметим, что по отношению к мелким и средним предприятиям ответственная аренда может внедряться с самого начала революционного преобразования общества.

Мы рассмотрели судьбу промышленного капитала при переходе к народнокапиталистическому экономическому базису. Но в любом государстве кроме промышленного капитала существуют и другие его виды. Особую заботу должен вызывать банковский капитал, который очень слабо связан с недвижимостью и, поэтому, практически не будет затронут предлагаемыми преобразованиями. Банковский капитал является самым динамичным, самым агрессивным и легко монополизирующимся видом капитала, но, как показывает история, в своем чистом виде и наиболее уязвимым. Все знают, что во времена циклических кризисов, характерных для либерального капитализма, банки гибли в первую очередь. Для своей стабильности банки стремятся привязать себя к какой-либо недвижимости, образуя финансово-промышленный капитал, либо к бюрократическому государственному аппарату.

При народном капитализме роль банковской системы будет исключительно велика и возрастать по мере роста независимости производителей. Мы будем не далеки от истины, если сравним будущую экономику с лесом, в котором банки представлены деревьями, а промышленные предприятия всего лишь листьями, которые, правда, имеют ножки, чтобы перебираться от одного дерева к другому. Если мы для стабилизации банковской системы подчиним банковскую систему государству, то это означало бы решительный шаг в сторону государственного капитализма: министерство финансов с необходимостью выйдет из-под контроля общественности, поскольку банковское дело при желании можно настолько усложнить, что оно станет более или менее понятным только узкому кругу специалистов. В принципе, формирование банковской системы можно пустить на самотек, ибо основой экономического уклада, так сказать базисом базиса, является материальное производство. Поэтому при народнокапиталистически организованной промышленности банки, так или иначе, обязаны стать народными. С другой стороны, как будет показано ниже, в высшей степени желательно, чтобы были приняты законы, которые придали бы эволюции банковской системы неожиданную и величественную направленность.

Великая Октябрьская революция была, по своей сущности, великой пролетарской революцией, в том смысле, что все советские люди — дети этой революции — были пролетариями, чей труд принадлежал единой и великой корпорации-государству. В отличие от этого Коммунистическая революция вдохновляется, простите, мелкобуржуазной мечтой об обществе, в котором человек не может быть отчужден от результатов своего труда. Такое общество, если оно хочет пользоваться современными и будущими достижениями материальной культуры, обязано развить в себе ту невиданную ранее широту горизонтальных связей, которая позволит свободным производителям с легкостью создавать ту сложную и массовую продукцию, выпуск которой в настоящее время не мыслим без существования крупных корпораций, приводимых в движение властью частного капитала или, на худой конец, волей государственных бюрократов. Только утверждение частной собственности человека на результаты своего труда, на товар, являющийся воплощением его труда, осуществляет великую мечту Маркса об устранении разницы между физическим и умственным трудом, что, в свою очередь, является предпосылкой превращения труда в творчество, являющееся первой потребностью и смыслом жизни человека.