Переход к народнокапиталистическому укладу является делом очень непростым, поскольку ни в одном современном государстве не созрели в полной мере ни материально-технические, ни культурные предпосылки для непосредственного революционного перехода к коммунизму. Уже К. Маркс, в отличие, например, от анархистов, прекрасно понимал, что мгновенный скачок из буржуазного общественного уклада в коммунистический невозможен и что началом коммунизма является утверждение социалистического государства, ставящего своей целью создание материально-культурного фундамента коммунизма. Определяющей чертой социалистического государства, дискриминантом, по которому его всегда можно опознать, является наличие в таком государстве диктатуры пролетариата, ибо только ей можно доверить построение Коммунистического общества. Диктатура пролетариата, согласно Марксу, естественна только для того общества, большинство членов которого являются пролетариями, и, именно поэтому, диктатура пролетариата должна являться самой демократичной формой государственности, т. е. такой, при которой меньшинство не имеет никакой возможности навязать свою волю большинству.

Революционеры-большевики, которые возглавили Октябрьскую революцию в России, где пролетариат составлял ничтожное меньшинство населения, были, конечно, достаточно образованными для понимания того, что ни о какой диктатуре пролетариата в этой стране не могло быть и речи. Они и не ставили пред собой такой задачи, считая, что революция в России является лишь условием для осуществления пролетарской революции в Европе, уже созревшей для коммунизма, т. е. наша революция должна быть своего рода “бикфордовым шнуром” Мировой революции. Когда же стало ясно, что социалистическая революция в Западной Европе не является событием обозримого будущего, (Европа, в конце концов, вместо социалистической революции разродилась революцией фашистской) большевики оказались один на один перед чуждой им, совершенно не подходящей для их целей великой страной-цивилизацией. И они дрогнули под этой ношей, достойной разве что мифических титанов: объявление “новой экономической политики” было, по сути, началом необратимого отступления. Для того чтобы настоять на предначертанной Истории человечества, Провидению пришлось призвать к жизни тупой гений Сталина.

Прежде всего, Сталину нужно было решить воистину Моисееву задачу — искоренить малейшее сомнение в верности выбранного пути, в достижимости конечной цели большевизма. Для того чтобы полный жизни марксизм превратить в не подвергаемый рассудочному анализу набор религиозных догматов, сталинцам пришлось планомерно искоренять в России все, что хоть как-то отдавало свободомыслием. Идеологически вдохновленная охота на еретиков — совсем не тот вид деятельности, который можно судить с позиций прохладно-рассудочного гуманизма. Обыватель, живущий в более спокойное время, считает, что высшей ценностью на свете является жизнь человека и, прежде всего, его собственная. В переломные же моменты истории человечества бал правит Идея, и люди, вдохновленные этой идеей, не жалеют ни своих, ни, увы, чужих жизней. Провидение для осуществления своих планов не считается, надо думать, с жизнью отдельных людей. Так или иначе, но большевики выполнили свою задачу – они в наикратчайшее по историческим меркам время превратили Россию из полуфеодальной неграмотной страны в страну более чем какая-либо другая готовую к коммунистическим преобразованиям. Стратегия достижения цели должна, казалось бы, теперь смениться тактикой обустройства не новом месте, навсегда. Эта тактика требует, конечно, совсем другой организации общества, чем во время Великого похода. Однако во время этого похода случилось неизбежное. Та подделка под живой и творческий марксизм, которая была использована для сплочения масс ради достижения великой цели, воцарилась как непререкаемая догма. Очень скоро этот догматический коммунизм настолько разошелся с реальной жизнью, что он уже не мог привлекать к себе людей, способных беззаветно служить возвышенным идеям. В этой ситуации власть в стране, естественно, должна была перейти от пассионарных недоумков к субпассионариям, у которых за душой нет ничего святого кроме их личного процветания. Таким образом наша страна вступила в полосу застоя, который является началом глубочайшего, носящего цивилизационный характер кризиса. Из этого кризиса только один выход, и заключается он в свершении Коммунистической революции. Эта революция неизбежна, поскольку такова историческая миссия нашей цивилизации на этой планете!

Экономический уклад, созданный в Советском Союзе, полностью соответствует той финальной стадии империализма, которую Троцкий называл ультраимпериализмом, и в которой он видел наиболее естественного предшественника социализма. Ультраимпериализм, как предельно вырожденная форма империализма, будучи совершенно неустойчивым не может, конечно, существовать без опоры на государство, без полного слияния с ним. Это столь шаткая конструкция, что она не выдерживает никакого давления, возникающего из-за классовых противоречий, существующих внутри общества, и, поэтому, ультраимпериализм может существовать более или менее долго только в том случае, если классовый антагонизм полностью подавлен идеологическим прессом, т. е. так, как это было при Советской власти. Советское государство, будучи, по своей сути, ультраимпериалистическим, было самым пролетарским государством в мире, поскольку никто, кроме очень узкого класса бюрократов, считавших государство своей собственностью, не имел права распоряжаться прибавочной стоимостью, создаваемой трудом людей. С точки зрения классического марксизма, эта ситуация является идеальной для осуществления пролетарской революции т. е. для практически безболезненного перехода к диктатуре пролетариата. Нисколько не изменило этой ситуации и время прошедшее после падения большевистской власти. Это связано с тем, что капитализм не имеет в России никаких идеологических предпосылок для своего укоренения. По сути, экономическая анархия, возникшая в нашей стране после крушения власти большевиков, преодолевается за счет реставрации ультраимпериализма. Однако, формируется этот новый ультраимпериализм, не опираясь на какую-либо приемлемую для всех идеологию, но путем преступного сращивания капитала и государственной власти. Для того же, чтобы остановить этот процесс глобальной коррупции, в нашем обществе нет никаких идеологических тормозов, и, поэтому, только так может у нас утвердить себя диктатура капитала. Конец этому может положить только Революция, и она сделает Это!

Первой задачей Коммунистической революции является установление власти столь демократичной, что при ней общественное меньшинство не будет иметь никакой возможности навязывать свою волю большинству, или, говоря по-марксистски, диктатуры пролетариата. Как показывает весь опыт истории, то хорошо известное всем государственное устройство, которое называется представительной демократией, идеально подходит для реализации правящим классом своей гегемонии в общественной жизни, т. е. для осуществления диктатуры буржуазии. Это, прежде всего, связано с тем, что, рядясь в демократические одежды, представительная демократия оставляет своим избранникам слишком много свободы, для того, чтобы они в своей деятельности руководствовались своими эгоистическими устремлениями. В царстве капитала эти устремления с неизбежной закономерностью оказываются связанными с интересами класса-гегемона. Всякое проявление идеализма, стремление руководствоваться в политике высшими целями является настолько чуждыми представительной демократии, что их считают демонстрацией лицемерия и с легкостью навешивают на него ярлык популизма. Классики марксизма потратили много чернил и желчи, обличая сущность буржуазных демократических свобод (отметим, что для Западной демократии понятие “диктатуры буржуазии” носит, в известном смысле, исторический характер, поскольку там межклассовый антагонизм успешно перерастает в межкастовую гармонию). К сказанному классиками можно только добавить, что в наше время важнейшим рычагом, при помощи которого реализуется диктатура буржуазии, стали средства массовой информации, которые слишком дороги, чтобы ими владела и радикальная оппозиция.

Большевики-ленинцы, отдавая дань марксистской теории, попытались при создании новой государственности выйти за рамки классического парламентаризма. Созданная ими Советская власть отличалась, в частности, такими чертами, как полное верховенство законодательной ветви власти над исполнительной вплоть до превращения последней в исполнительный комитет при парламенте; кроме того, была декларирована широкая возможность досрочного отзыва парламентариев. Вместе с тем, Советская власть, безусловно, наследовала родовые черты представительной власти со всеми ее пороками. Это, в частности, выразилось в том, что она полностью подчинилась руководству партийной верхушки, т. е. незначительному меньшинству членов общества, превратившись, как и остальные общественные организации тоталитарного государства, в “приводные ремни”, превращающие волю партийного руководства в движение масс.

Из сказанного следует, что диктатура пролетариата должна быть формой власти, в своей основе выходящей за рамки представительной демократии. Казалось бы, что демократия, если понимать под этим словом набор процедур, использующихся для формирования и функционирования государственной власти, институт настолько естественный, что его невозможно заменить чем-либо столь же естественным, но более демократичным. Недаром часто говорят, что “демократия, безусловно, очень плохая форма правления, но ничего лучшего не может быть предложено”. Разного рода референдумы и плебисциты, например, являя собой, бесспорно, образцы прямой демократии, представляются настолько неповоротливыми, что никакое развитие информатики не сможет их сделать достаточно оперативными для отправления рутинной политики. В связи с этим может показаться удивительным, что перед нашими глазами находится прекрасный образец прямой демократии, легко приспосабливаемый для нужд государственной власти. Я имею в виду тот набор процедур, который позволяет существовать рыночной экономике. Ведь именно рынок, чья демократичность не имеет ничего общего с демократическими процедурами, позволяет, по крайней мере, в идеализированном случае, очень тонко управлять таким чрезвычайно сложным объектом, как экономика современного развитого государства. Можно ли применить рыночные принципы в политической сфере? Давайте посмотрим.

Допустим, что у каждого гражданина, не лишенного по тем или иным причинам соответствующих прав, имеется достаточно большое, но фиксированное число специальных карточек. В определенном смысле они суть его избирательные бюллетени. Мы будем рассматривать их как своего рода деньги власти, поэтому назовем их, скажем политическими денежными единицами населения или, сокращенно, поденами. Количества поден, выдаваемое каждому человеку, одно и тоже: оно достаточно велико, чтобы каждый желающий мог участвовать в любом посильном для себя количестве общественных движений. У каждого избирателя имеется, скажем, сотня поден. Далее, любой желающий принять непосредственное участие в управлении государством гражданин – назовем его лидером – имеет право издавать и “продавать за подены” некие политические “акции”, которые мы будем называть прокламациями. Они являются овеществленными символами его политических идей. Для простоты примем, что одна прокламация стоит одну подену. Каждый лидер имеет право выпускать неограниченное количество прокламаций, но только одного типа. Он может теперь обладать определенным политическим капиталом, измеряемым количеством “наторгованных” им поден. Очень важно, чтобы каждый приверженец, т. е. человек приобретший прокламации того или иного лидера, мог в любой момент вернуть своему лидеру его прокламации и вернуть назад свои подены, подобно тому, как мы возвращаем продавцу купленный у него дефектный товар. Кроме того, естественно, хотя и не обязательно, считать, что каждый акт купли-продажи прокламаций имеет ограниченный срок действия, после которого подены опять возвращаются к своему владельцу. В демократических процедурах этому положению соответствует то, что срок полномочий депутатов всех парламентов является ограниченным и фиксированным. Срок, на который приверженцы доверяют свои подены лидерам, может быть существенно короче того, на который избираются парламентарии: в последнем случае этот срок ограничивается снизу сложностью и высокой стоимостью соответствующей демократической процедуры.

Далее все очень просто: лидеры, обладающие наибольшим политически капиталом, входят в совет, число членов которого оговорено заранее (здесь мы придаем слову “совет” тот узкий смысл, который следует из приведенного здесь его описания). Главнейшее же отличие совета от парламента заключается в том, что в нем обязательно должен действовать принцип: одна подена — один голос. Таким образом, члены совета имеют при голосовании в нем вес, пропорциональный их политическому весу. Только в этом случае можно считать, что советская власть, т. е. власть основанная на советах такого рода, реализует прямую демократию, принципиально выходя за рамки представительной демократии. Мы видим, что рыночный, по своей форме, механизм функционирования совета, назовем его референд-процедурой, позволяет устремлениям, существующим в обществе, принимать количественную характеристику и естественным образом воплощаться в соответствующие общественные трансформации.

Торговля таким тонким товаром, как политические идеи, требует наличия специального учреждения. Святая святых референд-процедуры является независимая от собственно совета биржа. Работа политической биржи — чисто техническая; на докибернетическом языке ее можно описать так: на бирже каждому полноправному члену общества принадлежит отдельная ячейка, в которой хранятся приобретенные им прокламации и его еще не истраченные подены. Владелец ячейки имеет право отправлять на биржу распоряжения об операциях с содержимым своей ячейки. Правление биржи должно позаботиться о том, чтобы содержимое той или иной ячейки не было известно никому кроме ее владельца. Это положение соответствует тайному голосованию в демократических процедурах. В принципе, для успешной работы референд-процедуры вполне достаточно наличия в государстве таких традиционных средств связи, как почта или телеграф, компьютеризация же страны сделает референд-процедуру еще более оперативной и в высшей степени удобной для ее пользователей.

Во-вторых, политическая биржа вообще может не пользоваться государственным финансированием, сделав свои услуги платными, это можно сделать, например, установив определенную цену на бланки, используемые населением для отправления распоряжений на биржу. Надо полагать, что эти сборы не будут столь значительными, чтобы заметно нарушить равное для всех право участвовать в референд-процедуре. Более того, очень может быть, что со временем лидеры получат право взимать со своих приверженцев определенную сумму денег за каждую проданную свою прокламацию, величину которой они будут устанавливать сами. Деньги, которые будут таким образом зарабатывать лидеры, являются аналогом современных партийных взносов или пожертвований в избирательные фонды, они нужны лидерам для содержания штата помощников, рекламы своих прокламаций и т. д., кроме того, самофинансирование государственного совета избавит государство от соответствующих расходов, а членов совета от щекотливой задачи “самопровозглашения” своих доходов.

И, наконец, мы не должны думать, что в работе политической биржи будет принимать подавляющее большинство имеющих на это право граждан страны. По сути, стремление привлечь к демократическим выборам как можно большее число людей является одним из замаскированных методов осуществления буржуазией своей диктатуры. Большинство людей не имеют достаточно четких политических взглядов — их жизнь занята более насущными и не менее интересными делами; выборы привлекают их, в основном, зрелищностью борьбы, своей карнавальностью, возможностью выразить свою преданность демократическим традициям. Однако, при этом голоса тех, кто действительно интересуется политическими проблемами, стоящими перед обществом, тонут в шуме, создаваемом тем большинством, которое вынуждено решать политические проблемы, совершенно не вникая в их суть. Таким образом, мы вправе ожидать, что в будущем люди, при нормальном течении политической жизни, будут не очень озадачивать себя политическими проблемами, предоставив делать это тому, кто чувствует в себе соответствующий зов. Лозунг будущей советской власти гласит: “Участвовать в политике — не почетный долг, но всего лишь — неотъемлемое право”.

Поскольку узурпация власти в социалистическом государстве может произойти только через установление контроля над политической биржей неким общественным меньшинством, то для того чтобы члены совета не могли в своих узких интересах влиять на деятельность политической биржи, она должна быть полностью независима от воли совета и, как минимум, формироваться не советом, но согласно своим собственным процедурам. В принципе, правление биржи может быть назначено при помощи процедуры, напоминающей избрание верховного суда в демократических странах. Я, однако, выскажу мысль, которая, возможно, и не получит широкой поддержки, о том, что, на мой взгляд, было бы естественно сделать должность блюстителя политической биржи наследственной. Было бы очень разумно сосредоточить те монархические настроения, которые живут в подсознании большинства из нас, в этой личности, так сказать, в гаранте построения коммунизма. Не нужно, однако, думать, что пост монарха может носить лишь чисто ритуальный характер. Если задуматься, то легко понять, что из трех ветвей власти именно судебная власть как бы предназначена для того, чтобы ее возглавлял император. Он, по сути, был бы единственным человеком, стоящим вне и над обществом, человеком, совершенно лишенным каких-либо симпатий и антипатий, связанных с карьеристскими устремлениями. Очень важным для нас может оказаться то обстоятельство, что такой монарх может совершенно безопасно для общества принять на себя весь груз тоталитаристского менталитета, который так затрудняет развитие демократии в нашем обществе.

Мы можем только угадывать, как конкретно референд-процедуры будут применены для управления государством. Мне, например, представляется, что в будущем Россия, соответственно своим вековым традициям, будет в большей мере централизованным, чем федеративным государством. Такому государственному устройству, как мне кажется, лучше подошел бы однопалатный парламент, число членов которого не настолько велико, чтобы они потеряли для народа свою индивидуальность. На начальных этапах развития народного капитализма совет будет, по-видимому, фокусировать в себе порыв общества к новому будущему, поэтому он, скорее всего, будет возвышаться над другими ветвями власти. Разделение власти на законодательную, исполнительную и судебную, являясь основополагающим принципом западной демократии, служит, помимо прочего, и защите господствующих классов от самого государства, от государственно-бюрократического тоталитаризма. С созданием же референдарной власти самой ее сутью гарантируется полная ее зависимость от народного волеизъявления. Таким образом, можно ожидать, что власть исполнительных органов будет сильно ограничена. Распоряжения государственных чиновников, например, будут касаться только людей занятых на государственной службе и только в рамках, отведенных им законодательными органами. Возможно даже, что верховный совет захочет более непосредственно вмешиваться в работу кабинета министров вплоть до превращения последнего в свой исполнительный комитет. Это, конечно, не очень хорошо, так как министры в отличие от членов совета обязаны быть специалистами в своем более узком деле. Надо полагать, что общество не позволит этой возможности зайти слишком далеко. Смещение равновесия властей в сторону законодательной власти является характерной чертой бесклассового общества, и этим референдарная власть напоминает существовавшую у нас Советскую власть, вернее то, каковой она задумывалась революционерами.

По четкости и оперативности своей работы будущий советский парламент нисколько не будет напоминать западные парламенты-говорильни или, например, нашу Думу. Собравшиеся в совете лидеры будут настолько сильно зависеть от своих приверженцев, что им не будет никакого смысла убеждать друг друга в чем-либо. Убеждать им надо будет не лидеров, но их приверженцев, и делаться это будет в основном вне стен парламента.

С другой стороны, поскольку лидеры из референдарного совета обладают разным политическим капиталом, то их никак нельзя считать равноправными. В принципе, особенно при становлении новой советской власти или в другие напряженные моменты развития общества, возможна ситуация, когда абсолютное большинство поден будет сосредоточено в руках очень узкой группы лидеров или даже одного человека, так что в сложные моменты истории референдарный совет может работать столь же быстро и решительно, как и наделенный всеми политическими правами диктатор.

При становлении бесклассового общества нам удастся, как представляется, избежать мрачных жестокостей, часто сопровождавших классовую борьбу: свое мы отвоевали в Гражданскую. Семьдесят с лишним лет жизни в условно бесклассовом обществе означает, что новый для нас класс капиталистов не имеет в качестве своего союзника какой-либо традиции. Так называемые олигархи, стоящие сейчас при власти, являются, как и положено нуворишам, людьми беспринципными, сделавшими свой капитал бессовестными методами. Это отнюдь не герои, способные сплотить свой класс для борьбы против народа. Максимум, на что они способны, это — бежать из нашей России, прихватив с собой что можно из награбленного. Конечно, продажные средства массовою информации сделают все, что в их силах. Но что они могут сказать? Что народ — это быдло, не способное управлять государством… Вроде бы больше и нечего сказать.

На первых порах новая советская власть будет, как можно предвидеть, носить многопартийный характер, т. е. прокламации лидеров будут символизировать развернутые программы, выражающие интересы разных, существующих в обществе классов и прослоек. Большинство лидеров будет объединяться в группы по сходству их политических позиций. По мере спада антагонизма в обществе партии с более или менее развернутыми программами будут все более уступать свое место общественным движениям с более узкими целями, направленными на решение конкретных экономических, экологических и других проблем. На Западе такие движения сейчас очень распространены. Представителей этих движений можно перечислять без конца — это пацифисты, зеленые, борцы за права “сексуальных меньшинств”, противники свободной продажи оружия и т. д. и т. п. Понятно, что в рамках представительной демократии все эти движения или не могут пробиться к власти, или обязаны превратиться в классические партии с развернутой программой, как это произошло в некоторых странах с зелеными. При референдарной надстройке отмирание партий будет одновременно означать отмирание той функции государства, которая служит демпфированию классовых противоречий в обществе.

Новая советская власть представляет собой, по сути, ту форму политической власти, о которой мечтали революционеры-марксисты, ибо это и есть диктатура пролетариата: после установления такой власти антагонистические классы просто не могут существовать и общество делается бесклассовым. Классики марксизма, провозгласив основные черты диктатуры пролетариата, сознательно или нет, но не искали ее конкретных форм, объявив это делом революционного творчества масс. Видимо высшие силы берегут человечество, поскольку преждевременное открытие истинной формы диктатуры пролетариата грозило бы человечеству большой бедой. Притягательная сила рыночным образом организованной власти столь велика, что Первая мировая война несомненно закончилась бы Мировой социалистической революцией. Преждевременная же Мировая революция на долгие века погрузила бы человечество во мрак казарменного социализма. Уравнительная психология масс, найдя свое могучее воплощение в референдарной власти, с порога отметала бы все покушения на догматически понимаемое равенство людей. Только теперь, пройдя опыт строительства социализма в Советском Союзе, люди могут окончательно усвоить, что бесклассовое общество — это общество неограниченных и равных возможностей для всех и каждого. Построение экономики на народнокапиталистических принципах положит в осуществление этого принципа свой краеугольный камень.

Если взглянуть на историю с телеологической точки зрения, то можно прямо сказать, что Судьба уже давно выбрала Россию местом приложения своих усилий. Она снабдила ее бескрайними просторами, одарила бесценными богатствами, смешала в ее лоне многочисленные народы, внушив им чувство своей особой, несущей свет всему человечеству миссии. Но она же безжалостно держала свое любимое детище под спудом, не давая ему раньше времени расправить свои плечи, тщательно готовя момент его выхода на авансцену Истории.

Русский народ, создавший нашу Евразийскую цивилизацию, является самым молодым из великих народов Земли и, следовательно, самым пассионарным, готовым перевернуть весь Мир. Он, в определенном смысле, не имеет своей истории, не имеет со своим прошлым эмоциональной связи. Сталин сыграл для нас ту же роль, что и ветхозаветный Моисей, который водил евреев по пустыне сорок лет, чтобы они забыли свое прошлое. Провидение не доверило этой роли ни Ленину, ни Троцкому, нм другим героям-революционерам с их достаточно гибким умом. Их ум, обеспечив победу революции, сделал свое дело. На роль акушера, безжалостно перерезавшего пуповину, связывавшую нас с прошлым, оно пригласило человека с параноидально-догматическим, не знающим сомнений умом, но чутким подсознанием, позволившим ему отправить Россию в ее великое Будущее. В настоящее время старая Россия для нас мертва, так как никто не любит ее всей душей, так, как мы любим свою мать, и, значит, не может передать на чувственном, телепатическом уровне эту любовь своим детям.

Не связанные с прошлым узами традиций, лишенные морали, основанной на религии, лишенные морали, основанной на кодексе строителя коммунизма, мы, или погибнем как цивилизация, или нам откроются новые идеологические глубины. Не имея прошлого, мы, как никто другой, устремлены в Будущее. Только почувствовав зов этого Будущего, мы будем готовы впитывать в себя все лучшее, что было в старой России, в Советском Союзе, что припас для нас весь мир; и это уже будет наша история, наша мораль. Сейчас, когда, казалось бы, все гибнет, наша ужасная судьба, возможно, поворачивается к нам совсем другим невыразимо прекрасным ликом.